Мика Валтари - Наследник фараона

За Обителью Смерти надзирали жрецы. Тем не менее те, кто мыл и бальзамировал тела, крали все, что попадалось под руку, и считали это своим правом. Только про́клятые богами или беглые преступники брались за такую работу, как мытье трупов, и их можно было издалека распознать по запаху соли, щелока и трупов, неотделимого от их ремесла, так что люди избегали их и не допускали в винные лавки и в увеселительные заведения.

С тех пор, как я отважился работать среди них, мойщики трупов считали меня своим и ничего не скрывали от меня. Если бы я не был свидетелем еще худшего, я бы убежал в ужасе от того, как они оскверняли тела даже самых выдающихся людей, увеча их, чтобы продать колдунам нужные им органы. Если только существует Западная Страна, на что я очень надеюсь ради моих родителей, то, наверное, многие покойники удивятся своему калечеству, когда отправятся в последнее путешествие, ведь они внесли в храм немалые деньги за собственное погребение.

Но самая большая радость бывала в Обители Смерти, когда приносили тело молодой женщины, неважно, была ли она хороша собой или нет. Ее не бросали сразу же в ванну, а держали всю ночь для утехи мойщиков трупов, которые ссорились и бросали жребий, кому первому она достанется. К этим людям питали такое отвращение, что даже самые жалкие проститутки отвергали их, не соблазняясь их золотом. Даже негритянки не подпускали их к себе и страшно их боялись.

Если кто-то поступал в Обитель Смерти на должность мойщика трупов, он очень редко оставлял свое место из-за омерзения, которое окружающие питали к его касте, и всю жизнь жил среди трупов. В первые дни моего пребывания там мне казалось, что все они прокляты богом, и их разговоры, когда они насмехались над трупами и оскверняли их, оскорбляли мой слух. Позднее я обнаружил, что даже среди них были искусные мастера, которые считали свое ремесло очень почетным, относились к нему как к самому важному из ремесел, и у лучших из них оно было наследственным. Все они специализировались в какой-нибудь области, как врачи в Обители Жизни, так что один всегда занимался головой, другой — животом, третий — сердцем, четвертый — легкими, пока каждая часть тела не была подготовлена к вечной сохранности.

Был среди них один пожилой человек по имени Рамос, чья работа была самой трудной из всех: ему приходилось отделять мозг и вытаскивать его пинцетом через нос, а затем полоскать череп в очистительных маслах. Он с удивлением отметил ловкость моих рук и начал обучать меня, так что к тому времени, как я отбыл полсрока моей службы в Обители Смерти, он сделал меня своим помощником и моя жизнь стала более сносной. Я помогал ему в его работе, самой чистой и наиболее почетной в этом месте, и его влияние было так велико, что другие не смели больше запугивать меня и бросать в меня кишки и отбросы. Не знаю, каким образом он приобрел такую власть, ибо он никогда не повышал голоса.

Когда я увидел, как мойщики трупов воруют, как мало делают, чтобы сохранить тела бедняков, хотя жалованье у них было большое, я решил сам помочь моим родителям и украсть для них вечную жизнь. Ибо, на мой взгляд, мой грех перед ними был так чудовищен, что воровство не могло усугубить его. Единственная надежда и отрада их старости заключалась в том, что их тела сохранятся на веки вечные, и, желая осуществить эту надежду, я забальзамировал их с помощью Рамоса и обвил их полосами льняной ткани, оставаясь для этой цели еще на сорок дней и ночей в Обители Смерти. Таким образом, мое пребывание там затянулось, и я успел украсть достаточно для надлежащей обработки их тел. Но у меня не было гробницы для них, а был лишь деревянный гроб, и я не мог сделать ничего больше, как только зашить их вместе в воловью шкуру.

Собравшись покинуть Обитель Смерти, я стал колебаться, и сердце мое упало. Рамос, который оценил мое искусство, предложил мне остаться его помощником. Я мог бы тогда много зарабатывать, воровать и прожить жизнь в этих норах Обители Смерти, свободный от огорчений и страданий, и друзья ничего не узнали бы обо мне. Но все же я не захотел — и кто знает, почему?

Очень тщательно вымывшись и очистившись, я ушел из Обители Смерти, тогда как мойщики трупов выкрикивали мне вслед проклятия и глумились надо мной. Они не имели в виду ничего дурного; это была их обычная и единственно для них доступная манера разговаривать друг с другом. Они помогли мне вынести воловью шкуру. Хоть я и умылся, прохожие обходили меня, зажимая носы и знаками выражая свое отвращение, настолько я был пропитан зловонием Обители Смерти. Никто не хотел перевозить меня через реку. Я ждал до наступления сумерек, когда, не обращая внимания на стражника, украл тростниковую лодку и перевез тела моих родителей в Город Мертвых.

Город Мертвых строго охранялся днем и ночью, и я не мог отыскать ни одной оставшейся без надзора гробницы, чтобы спрятать моих родителей там, где они могли навсегда остаться и пользоваться жертвами, которые приносили богатым и знаменитым умершим. Итак, я понес их в пустынное место, тогда как солнце палило мою спину и подтачивало мои силы, пока я не закричал, уверенный, что умираю. Но я тащил свою ношу по холмам вдоль опасных дорог, которыми осмеливались ходить только грабители могил, к запретной долине, где были погребены фараоны.

Ночью выли шакалы, ядовитые змеи пустыни шипели на меня, и по горячим камням ползали скорпионы. Я не испытывал страха, ибо мое сердце стало бесчувственным ко всякой опасности. Несмотря на молодость, я бы с радостью встретил смерть, если бы она не забыла обо мне. Мое возвращение к свету солнца и к миру людей снова заставило меня почувствовать горечь моего позора, и жизнь не могла уже ничего предложить мне.

Я тогда еще не знал, что смерть избегает человека, который стремится к ней, но хватает того, чья душа крепко цепляется за жизнь. Змеи уползали с моего пути, скорпионы не причиняли мне никакого вреда, и жар солнца пустыни не останавливал меня. Сторожа запретной долины были слепы и глухи и не слышали, как загрохотали камни, когда я спускался вниз. Если бы они меня увидели, они тут же убили бы меня и бросили мой труп шакалам. Итак, запретная долина открылась передо мной мертвенно-спокойная и более величественная для меня в своем запустении, чем все когда-либо правившие фараоны.

Я исходил за ночь всю долину, разыскивая гробницу какого-нибудь великого фараона. Зайдя так далеко, я чувствовал, что только самая лучшая гробница может подойти для моих родителей. Я искал и нашел гробницу фараона, который совсем недавно взошел на борт ладьи Амона, так что жертвоприношения могли быть еще свежими и похоронные обряды в его храме на берегу были совершены безупречно.