Мика Валтари - Наследник фараона

— Вот она, принимай команду! — Сняв свой расшитый золотом воротник, он надел его на шею толстяка и добавил: — Принимай команду, и пусть кровь народа течет по твоим грязным рукам.

Потом он резко обернулся ко мне:

— Синухе, друг мой, я свободен и готов идти с тобой куда пожелаешь, и надеюсь, в твоем доме найдется циновка, где я смогу распрямить кости, ибо, клянусь Сетом и всеми демонами, я смертельно устал от споров с маньяками.

Затем он положил руки на плечи коротышки-командира, который был на голову ниже его самого, и сказал:

— Посмотри на него хорошенько, друг Синухе, и запомни все, что увидишь, ибо это человек, в чьих руках сегодня находится судьба Фив. Фараон поставил его на мое место, когда я назвал фараона безумцем. И, увидев его, ты можешь легко догадаться, что я скоро вновь понадоблюсь фараону!

Он рассмеялся и ударил себя по коленям, но смех его был невеселым; он испугал меня. Маленький командир робко взглянул на него, его глаза выкатывались от жары, и пот стекал по его лицу, шее и жирной груди.

— Не сердись на меня, Хоремхеб, — сказал он пронзительным голосом. — Ты знаешь, что я не домогался твоей плети — символа власти; я предпочитаю своих кошек и тишину моего сада грохоту войны. Но кто я такой, чтобы противиться приказам фараона? И он объявил, что войн больше не будет, но что ложный бог падет без кровопролития.

— Он выдает желаемое за действительное, — отвечал Хоремхеб. — Его сердце опережает его разум, как птица опережает улитку, так что его слова не имеют значения. Ты должен думать сам и проливать поменьше крови, будь очень осмотрителен, даже если это будет кровь египтян. Клянусь моим Соколом, я выпорю тебя собственными руками, если ты оставил свой здравый смысл в клетке с твоими породистыми котами, ибо во времена покойного фараона ты был, как я слышал, отличным воином, и, несомненно, именно поэтому фараон поручил тебе эту скучную работу.

Он стукнул нового командира по спине так, что коротышка задохнулся и слова, которые он собирался произнести, застряли у нею в глотке. Хоремхеб в два прыжка выскочил на палубу, и солдаты вытянулись и приветствовали его поднятыми копьями.

Он помахал им рукой, крикнув:

— Прощайте, мерзавцы! Подчиняйтесь этому маленькому породистому коту, который теперь носит плеть командующего. Подчиняйтесь ему так, словно он ребенок, и следите за тем, чтобы он не свалился с колесницы и не поранился своим ножом.

Солдаты рассмеялись и стали восхвалять Хоремхеба, но он рассердился и погрозил им кулаком, сказав:

— Я не прошу вас прощаться со мной! Мы скоро встретимся снова, ибо я вижу по вашим глазам, чего вы хотите. Говорю вам: ведите себя хорошо и помните мои слова, иначе я исполосую вашу шкуру, когда вернусь.

Он спросил, где я живу, и сказал это вахтенному командиру, но запретил ему отправлять свой багаж в мой дом, полагая, что он будет в большей безопасности на борту военного корабля. Затем, как в прежние дни, он обвил рукой мою шею и вздохнул:

— Клянусь, Синухе, если сегодня кто-нибудь заслужил настоящую попойку, так это я.

Я сказал ему о «Хвосте крокодила», и он так заинтересовался им, что я отважился попросить, чтобы у таверны Капта поставили особую охрану. Он сделал необходимые распоряжения вахтенному командиру, и тот обещал отобрать для этой цели несколько надежных, испытанных людей. Так я сослужил Капта службу, которая мне ничего не стоила.

Я знал к тому времени, что в «Хвосте крокодила» есть несколько маленьких уединенных комнат, где грабители могил и укрыватели краденого добра имеют обыкновение улаживать свои дела и куда иногда знатные дамы приходят на свидание с мускулистыми портовыми грузчиками. В такую комнату я и привел Хоремхеба. Мерит принесла ему в раковине «крокодилий хвост»; он проглотил его залпом, немного закашлялся и сказал: «О-о!» Он попросил еще один кубок и, когда Мерит пошла за ним, заметил, что она красивая женщина, и спросил, если ли что-нибудь между нами. Я уверил его, что ничего нет, однако был рад, что Мерит еще не купила себе открытого спереди платья. Но Хоремхеб не любезничал с ней; он почтительно поблагодарил ее и, поставив чашу на ладонь, осторожно пригубил напиток.

С глубоким вздохом он сказал:

— Синухе, завтра по улицам Фив потечет кровь, и я не могу ничего сделать, чтобы предотвратить это. Фараон — мой друг, и я люблю его, несмотря на его безумие; я когда-то укрыл его своим плащом, и тогда же мой Сокол связал наши судьбы. Может быть, я и люблю его за его безумие, но я не хочу быть втянутым в эту борьбу, ибо мне надо подумать о своем собственном будущем, и я не хочу, чтобы люди возненавидели меня. О, Синухе, друг мой! Много воды утекло в Ниле со дня нашей последней встречи с тобой в этой вонючей Сирии. Я только что вернулся из земли Куш, где по приказу фараона распустил гарнизоны и привез негритянские отряды назад в Фивы, так что юг страны не защищен. Если так пойдет и дальше, то лишь вопрос времени, когда в Сирии начнутся беспорядки. Мятеж может привести фараона в чувство, а между тем страна обнищала. Со времени его коронации в рудниках работало очень мало людей, и они не принесли прибыли. Подгонять ленивых при помощи палки больше не разрешается, вместо этого их сажают на скудный рацион. Поистине у меня душа трепещет из-за фараона, из-за Египта и из-за его бога, хотя о богах я как воин не знаю ничего. Скажу только, что многие, очень-очень многие погибнут из-за этого бога. Это безумие, ибо, несомненно, бога существуют для того, чтобы успокаивать людей, а не сеять смуту среди них.

Помолчав, он продолжал:

— Завтра Амон будет свергнут, и никто не пожалеет о нем, ибо он был слишком могуществен, чтобы делить Египет с фараоном. Фараон поступает как государственный муж, низвергая его, ибо тогда он сможет конфисковать его огромные владения, которые еще могут оказаться нашим спасением. Жрецы других богов обделены Амоном и завистливы, но они не любят и Атона, а ведь жрецы владеют душами людей. По этой причине должна произойти беда.

— Но, — сказал я, — Амон — ненавистный бог, и его жрецы держали людей в невежестве слишком долгое время и душили каждую живую мысль, так что теперь никто не осмеливается сказать слова без разрешения Амона. Между тем Атон предлагает свет и свободную жизнь, жизнь без страха, а это великое дело, самое главное дело, мой друг Хоремхеб.

— Не знаю, что ты подразумеваешь под страхом, — ответил он. — Народ должно сдерживать страхом. Если им правят боги, то для поддержки трона не нужно никакого оружия. Если бы Амон согласился служить фараону, он бы полностью сохранил свое положение, ибо нет народа, которым можно было бы управлять без помощи страха. Вот почему Атон со своей кротостью и крестом любви — очень опасный бог.