Александр Шмаков - Петербургский изгнанник. Книга первая

Шелехов слушал внимательно, боясь пропустить хотя бы единое слово Радищева. Как хорошо сказал он о государе Петре: «истребил последние признаки дикой вольности своего отечества».

И Григорию Ивановичу представился отдалённый край отечества, где ещё не истреблена дикая вольность, и вся деятельность мореходной компании стала выглядеть по-новому. Заселение русскими земель Кадьяка он начал с того, что попытался установить дружеские отношения с островитянами. Без этого нельзя было приобщить туземное население к оседлой жизни, к земледелию, скотоводству, привить ему любовь к иному образу существования.

Успешно продолжая хозяйственное строительство на островах, Шелехов искал путей упрочения дружбы с туземцами и шёл им навстречу. Григорию Ивановичу припомнилось всё до мельчайших подробностей, как он организовал первую школу для мальчиков из числа заложников и стал обучать их русской грамоте. Его пытались обвинить в жестокосердии к туземцам. Перед ним живо предстал подлекарь Мирон Бритюков, бывший с ним в плавании, который сделал донос капитану Биллингсу, прибывшему для научного обследования берегов Америки по личному поручению императрицы Екатерины II.

Воспоминание вызвало горький осадок. А сколько недоброжелателей и поныне занимаются травлей его? Григорию Ивановичу захотелось поведать об этом Радищеву, раскрыть ему историю своих стремлений и борьбы, начертать перед ним грандиозный план своей компании, выношенный им в последнюю поездку в Охотск, где он встречал корабли, прибывшие из Америки.

— Я скажу, что мог бы Пётр прославиться больше, вознеся себя и отечество своё тем, что утвердил бы вольность частную… — продолжал Радищев. Голос его стал сразу звонче и ещё более убедительным. Григорий Иванович с Натальей Алексеевной взглянули на гостя. Он был сильно возбуждён. Чёрные глаза его, казалось, горели и искрились; столько в них было сосредоточено огня и силы.

— Большой человек велик своим сочувствием к угнетённому народу. У Петра этого не было… Смелый и дерзкий деятель русского размаха, он оставался царём, как все цари, которые ничего добровольно не упустят из своей власти, сидя на престоле…

Шелехову нечего было ни возразить, ни сказать в ответ Радищеву. Петербургский изгнанник подтвердил ему своё убеждение. Это был неподдельный голос его сердца, без фальши, могучий, привлекательный своей душевной чистотой. Григорию Ивановичу в этот момент Радищев не казался несчастным и отверженным человеком. «Ни Сибирь, ни заточение в Илимский острог не сломят его убеждений до самой смерти», — подумал о нём Шелехов.

А Радищев, словно поняв, что увлёкся и сказал что-то лишнее, может быть, не совсем уместное в этом доме, где свято чтили деяние Петра Первого и могли обидеться за прямоту противного мнения, высказанного о государе, улыбнулся и, как бы отвечая на свою мысль, застенчиво сказал:

— Ежели человек действует на пользу ближних и убеждён в своей правоте, разве им не руководит само провидение?

— Руководит, Александр Николаевич, руководит! — Шелехов, тоже возбуждённый, подошёл к Радищеву, поймал его руку и дружески пожал её.

— Спасибо, большое спасибо за урок! Я видел Петра Первого с одной стороны, вы помогли разглядеть его с другой. От слов ваших, горячих и правдивых, государь Пётр стал ещё славнее для меня…

Александр Николаевич мельком взглянул на Наталью Алексеевну. Она тоже поднялась и стояла возле кресла. Глаза её горели, она была мила и обаятельна. Взгляд её благодарил Радищева.

— Вот теперь разрешите присесть, — сказал Александр Николаевич и опять улыбнулся сначала хозяину дома, потом хозяйке.

— Я принесу сейчас горячего кофе, — предупредительно сказала Наталья Алексеевна. Александр Николаевич почувствовал себя несколько расслабленным. Это случалось с ним всегда после того, когда он говорил о чём-либо возбуждённо и страстно.

Шелехов, стоя посредине комнаты на шкуре белого медведя, одобрительным кивком ответил на слова жены. Радищеву, сквозь прищуренные глаза, Григорий Иванович показался стоящим на льдине.

— Я перебил ваш разговор о плавании к берегам Нового Света своей тирадой о Петре Первом… Я охотно выслушаю вас, — извинительно сказал Александр Николаевич.

— Можно ли бросить начатое предприятие? — с вопроса начал Шелехов и тут же ответил: — Нет нельзя! Я буду продолжать своё дело: начало и пример в сём принесут желанные плоды, и матушка-государыня со временем поймёт великое начинание мореходной компании…

«Едва ли», — хотелось сказать Радищеву, но он умолчал и подумал о Шелехове: «Русский мореход смело ломал дикие нравы завоевателей». Александр Николаевич, вспомнил, что писал в своей книге о европейцах, опустошавших Америку, утучнивших нивы кровью её природных жителей. Чего жаждали они, покоряя опустошённые страны своей державе? Злобствующие европейцы, проповедники миролюбия во имя бога истины, учителя «кротости и человеколюбия», несли туда убийство, порабощение, покупая невольников в других странах.

«Не грабежами и разорением курильских и алеутских земель занимались люди мореходной компании Шелехова, — слушая Григория Ивановича, размышлял Радищев, — а приобщением их к государству российскому, насаждением там скотоводства, земледелия, грамоты среди туземного населения».

А Шелехов продолжал:

— Я предложил план экспедиции по Ледовитому морю.

Григорий Иванович шагнул к карте и взмахом руки очертил весь север.

— Мне хотелось узнать берега американской земли, лежащей ближе к полюсу, и я сие сделал бы…

Шелехов на минуту смолк. Недавно он написал официальное представление генерал-губернатору Пилю, а тот осторожно сообщил об этом в письме государыне. В столице некогда было заниматься предложениями иркутского наместника. Кабинет её величества молчал. Молчание не обескуражило упрямого мореходца. Он брался снарядить вторую экспедицию на север за свой счёт. Ему хотелось проверить оставшиеся неизвестными пути в Ледовитом море и Беринговом проливе. Морская карта его родины могла быть обогащена новыми путями. Григорий Иванович решил, что можно отправлять суда из устья Лены, Индигирки и Колымы прямо на манившие его воображение противоположные берега Нового Света. Так впервые рождена была идея установить связь с Америкой северным путём — самым кратчайшим и выгодным для России.

— Летось я подал рапорт государыне, что могу крейсировать одними судами из Кадьяка на Северный полюс, другими, — говорил Шелехов, — отважиться пройти туда из устья Лены…

— Изумительный и смелый план! — горячо сказал Радищев.

Разве в недавно отправленном письме графу Воронцову он не писал об этом же? Разве не предугадал он, как потомки товарищей Ермака будут искать и откроют себе проходы через льды Ледовитого моря, слывущие непреодолимыми? Разве он не готов сам вызваться найти этот проход, несмотря на все опасности, обычные в такого рода предприятиях?!