Александр Шмаков - Петербургский изгнанник. Книга первая

— Рада встретить вас у себя и познакомиться.

Радищев обернулся на голос. Перед ним стояла голубоглазая, белокурая, красивой внешности женщина.

— Радищев! — виновато и торопливо сказал Александр Николаевич, крепко пожимая руку Екатерины Ивановны. Рубановская приветствовала хозяйку низким поклоном головы.

— Моя подруга, Елизавета Васильевна, — добавил Радищев.

— Осмотр вашей обители доставил нам блаженные минуты, — сказала Рубановская.

— Теплицы наши с удовольствием посещают приезжающие в Иркутск люди. Надолго ли в наши края?

— Нет, проездом, Катерина Ивановна, — ответил Радищев и, спеша предупредить расспросы о себе, проговорил:

— Не мог упустить случая посетить столь прославленное жилище любителя природы. Очень сожалею, что не засвидетельствовал лично почтения господину Лаксману…

— Днями он должен возвратиться из Санкт-Петербурга. Если до его приезда не оставите Иркутск, господин Лаксман и я будем очень рады видеть вас в нашем доме..

— Признательны за приглашение, но нам с Елизаветой Васильевной предстоит скорая дорога…

Они стояли посредине оранжереи. Над головой у них раскинулся бархатистый плющ и стебли других вьющихся растений, почти закрывая густой листвой стеклянный потолок.

— Какое прелестное создание юга! — сказала Рубановская, перебирая рукой зелёные листья плюща.

— Завезено, кажется, из Китая, не то из Франции нашими мореходцами, — пояснила Екатерина Ивановна и добавила чуть смущённо: — Я не совсем сведуща, муж рассказал бы вам историю каждого растения… — и спросила: — Успели всё осмотреть?

— Почти, — отозвалась Елизавета Васильевна, которой понравилась госпожа Лаксман.

— Видели земляные яблоки? У сибиряков они вызывают усмешку и любопытство. А какие плоды дают! У мужа несколько сортов разведено.

Екатерина Ивановна прошла в дальний угол оранжереи и указала на буйно растущую ботву. Александр Николаевич прочитал надпись на карточке.

— Митрич! — окликнула хозяйка старика. — Где у тебя запрятаны тартуфили?

— Груши-то земляные? — старичок проскочил вперёд и достал из ящика несколько крупных картофелин.

Это была новинка, завезённая в Сибирь Лаксманом. Картофель хорошо родился в открытом грунте, не боясь здешнего климата, и его могли употреблять в пищу деревенские жители, но «земляные яблоки» плохо прививались, и их сажали только горожане.

— Великой пользы в народе ещё не уразумели, — в сожалением в голосе проговорила Екатерина Ивановна.

Митрич громко хмыкнул:

— Чушек кормить, а в людскую еду не годится, безвкусно, Катерина Ивановна, трава и трава…

— Все деревенские жители вот так же рассуждают, — с огорчением добавила госпожа Лаксман, — а какая превосходная пища!

Елизавета Васильевна от долгого пребывания в оранжерее почувствовала себя плохо. У неё закружилась голова от одуряющих и сильных запахов цветов, скопления влаги и испарений.

— Александр, я выйду на воздух!

— Здесь тяжело, угарно, — испуганно проговорила Екатерина Ивановна. — у меня всегда бывают головные боли после посещения теплицы…

Они вышли из оранжереи. Елизавете Васильевне стало лучше на свежем воздухе. Радищев вернулся к прерванному разговору о разведении картофеля в Сибири, но Елизавета Васильевна напомнила, что им пора возвращаться домой. Они поблагодарили за оказанную любезность госпожу Лаксман, довольную их посещением.

Прощаясь с Екатериной Ивановной, Радищев спросил, может ли он в случае надобности получить нужные ему семена для проведения опытов и не будет ли обременительной его просьба. Госпожа Лаксман обещала лично сама исполнить всё, что потребуется, и добавила:

— Мужу и мне будет приятно видеть в вашем лице подлинного любителя природы.

— Польщён, Екатерина Ивановна, вашими словами. Непременно займусь опытами. Я давно мечтал об этом и рад случаю подружиться с господином надворным советником, который может быть полезен мне, новичку в сих делах. Свидетельствуйте ему наше глубокое почтение.

Они раскланялись и покинули госпожу Лаксман.

Александр Николаевич неожиданно встретился с Шелеховым в здании главного народного училища. Здесь в специальном классе обучались российской словесности и музыке двенадцать алеутских мальчиков, вывезенных в Иркутск с берегов Аляски. Григорий Иванович заглянул сюда, чтобы проверить, как обучают его воспитанников.

Радищев обрадовался встрече. Ему давно хотелось поговорить с Шелеховым о волновавших всех затянувшихся переговорах с китайцами о возобновлении торга на Кяхте. Александр Николаевич не желал отставать от событий, ему хотелось быть в курсе и предугадывать ход их развития. Где-то подсознательно жила и билась надежда, что его могут всё же послать для ведения переговоров в Кяхту, как об этом сообщил ему в Тобольске Пётр Дмитриевич Вонифантьев. Он верил в эту возможность, ибо за него брался ходатайствовать граф Воронцов.

Ответа от китайцев ещё не было. Григорий Иванович терялся в догадках и не знал, чем объяснить медлительность с их стороны.

— Все сроки прошли для ответа. Может китайцы думают, что выгода торга велика и важна только для нас? Они заблуждаются. Пользоваться правом торговать на Кяхте могут купцы иркутские первой гильдии. Городовое положение воспрещает вести подобную торговлю мещанам, купцам других гильдий, братским крестьянам и иноверцам… Выгода Иркутска от сего торга невелика. К ней надлежит отнести прибытки от построения и содержания судов, плавающих по Ангаре, Селенге и Байкал-морю. Плавание сие может лишь удвоиться с открытием торга…

— А всё же желательно, чтобы китайцы быстрее согласились на открытие торга, — сказал Радищев. И, желая проверить свои мысли о причинах падения курса рубля, вспомнив разговор с Петром Дмитриевичем Вонифантьевым, добавил:

— Мнят, якобы вексельный курс падает от пресечения торга на Кяхте?

Шелехов сдвинул свои вороньей черноты брови.

— Чепуха, Александр Николаевич! Бумажные деньги тому причиною, а не Кяхта… Я тоже нетерпеливо жду ответа китайцев. Кяхта — ворота государства нашего на Востоке. Отсюдова можно направлять караваны в Тибет, Бухарию, Индию, выйти к морям, омывающим малоизведанные страны, с которыми россиянам давно следует завязать торговлю и братскую дружбу…

— Ежели медлительность китайцев происходит не от упорства, подождать не беда. Долго ждали, Григорий Иванович, не многое разности не делает, но ежели что другое, то ладить с ними, видно, мудрено…

— А всё же сладят наши люди! — Шелехов подмигнул и многозначительно улыбнулся. — Сколь ни медлительны китайцы, а терпеливости русских не выдержат…

К окну, где они беседовали, подошёл человек с воспалёнными и мутными глазами на измученном бледном лице.