Александр Шмаков - Петербургский изгнанник. Книга вторая

Мерк вскинул удивлённые глаза на Радищева.

— Биллингс — капитан правительственная экспедиций.

— Знаю, господин Мерк, знаю.

Александр Николаевич и в самом деле знал все обстоятельства этой гнусной клеветы, возведённой на Григория Ивановича его завистниками. Подлекарь Бритюков, бывший в плавании с Шелеховым, в Якутске подал донос на имя капитана Биллингса — начальника правительственной экспедиции, что якобы Шелехов, будучи на Кадьяке, учинял жестокости, убивал туземцев, пытал их и всячески издевался над ними.

Биллингс, враждебно настроенный к Шелехову, со слов иркутских купцов, состоявших в другой коммерческой компании, переправил немедля этот донос Бритюкова в адмиралтейскую коллегию и своей властью пытался задержать морехода, потребовав от коменданта Якутска надворного советника Дрозмана арестовать Шелехова. Адмиралтейская коллегия направила дело в Сенат и поставила в известность об этом иркутского генерал-губернатора Пиля, поручив ему разобраться во всём и установить справедливость.

Пиль на этот раз отнёсся добросовестно к разбору дела и выяснению всех обстоятельств. Он уличил подлекаря Бритюкова в клевете и написал об этом письмо Биллингсу, посоветовав ему заниматься только своими делами и не вмешиваться в другие. На этом всё и закончилось, а теперь вновь доктор Мерк поднимал забытое, должно быть, выражая своими словами и мнение не успокоившегося Биллингса.

— Я просил бы вас, господин Мерк, уважительнее отзываться о моих соотечественниках, деяния которых умножают славу России, — заключил Радищев. — Григорий Иванович по справедливости почётно назван «Колумбом Российским», и чернить его имя я не дозволю…

— Я просиль извинять меня, — проговорил Мерк и учтиво склонил голову. — Я не думаль обижайт гостеприимный хозяин тут…

Карл Мерк был человеком заносчивым, высокомерным, но не глубоким, хотя и расчётливым в своих действиях. В экспедицию Биллингса он попал совсем случайно. Биография доктора Мерка была не сложной. Будучи приглашённым Екатериной на русскую службу через агента Циммермана, он прибыл в Россию сразу же после окончания Гессенского университета в 1784 году, а через два года уже получил назначение в качестве врача в Иркутский госпиталь.

В этом городе жил и работал долгое время натуралист француз Патрин, которого лично знал академик Паллас, когда совершал свои путешествия по Сибири. Паллас назначил Патрина сопровождать экспедицию Биллингса и составил для него подробные инструкции по сбору ботанических, зоологических и этнографических коллекций, записей местных наречий. К прибытию экспедиции в Иркутск Патрин был болен и участвовать в её работах отказался. Тогда Биллингс накануне отъезда спешно договорился с Мерком и передал ему инструкции Палласа, инструменты и всё несложное научное хозяйство экспедиции.

Мерк, которому по душе пришлось предложение Биллингса, прикинул, что участие в такой важной экспедиции, тайно снаряжённой по желанию русской императрицы, обещало ему не только личные выгоды, но и громкую славу учёного, охотно согласился на приглашение Биллингса.

Доктор Мерк был достаточно честолюбивым человеком, чтобы не использовать подвернувшегося случая, и не будучи специалистом-натуралистом, тем не менее стал членом экспедиции и совместно с другими её участниками выехал по Лене из Иркутска в Якутск.

За короткие годы жизни в России, большая часть из которых падала на пребывание его в экспедиции, он не научился как следует говорить по-русски, часто путал слова, торопясь их произнести, и как-то смешно при этом вытягивал нижнюю губу, моргая своими серыми глазами.

— Я прямо усталь, господин Радищев, — сказал он после продолжительной паузы. — Беседа наш есть важный разговор. Давайт мы отложить её до вечер…

Александр Николаевич улыбнулся.

— До вечера, так до вечера, — сказал он, — поговорить будет о чём…

— О, да, mein Herr! — произнёс Мерк уже на ходу. Наступило то полуденное время, в которое доктор, несмотря на его образ жизни путешественника, привык часок-другой поспать. Он сильно зевнул и, улыбаясь, добавил:

— Ich liebe, как сказайт бы русский, крепко повздремайт теперь…

— Отдохните, отдохните, — уже совсем дружелюбно заключил Радищев. — Сон лучшее лекарство, укрепляющее дух и тело человека…

Они вышли из сада и направились к дому.

Под вечер Степан развёл дымокур на дворе, чтобы отогнать назойливых комаров, обжигающих тело укусами, как крапивой. На крыльце сидели Радищев и Воронин, оживлённо беседуя.

Доктор Мерк, крепко вздремнувший, не изменяя своей привычки, освежился по пояс прохладной водой и тоже вышел на крыльцо, полный желания продлить начатый в саду разговор. И хотя тон Радищева, казавшийся ему резковатым, обижал Карла Генриховича, но он считал, что поговорить с русским ссыльным для него не только интересно, но и даже важно. Возможно опасно, но всё же важно.

— О-о! Вы разговор уже начинайт, — как бы с неожиданным удивлением произнёс доктор Мерк, — guten Abend, — и присел на скамью рядом с Александром Николаевичем и художником.

— Вечер добрый — ответил Радищев и, адресуясь к Воронину, с увлечением продолжал:

— Спрашиваете, что следует понимать под народным характером?

Лука Воронин кивнул головой. Мерк поочерёдно взглянул на них, стараясь уловить и понять, о том ли они горячо говорили до его прихода.

— Россиянин, будучи рождён и воспитан в недрах своего отечества, — сказал Радищев, — обязан служить ему своими посильными трудами, любить его по врождённому чувствованию и почтению к древним великим добродетелям, украшавшим наших праотцов и прадедов…

— Сии добродетели и ныне осеняют многих наших соотечественников, — соглашаясь с Радищевым, вставил Воронин. — Я любил читать «Вифлиофику» Новикова. Какое чудесное сочинение! Николай Новиков научил ею многих, как надо пользоваться древними российскими добродетелями…

— Всякий век имеет достойных и отличных людей, — сказал Александр Николаевич, похвально отзываясь о рачителе просвещения россиян, — Николай Иванович в первой десятке таких людей…

— Николай Иванович, — подхватил Лука Воронин, — своими изданиями показал искусство влияния на умы, двигал вслед за собой общество и приучал мыслить людей…

— Семена и плоды зоркой мысли и полезных дел сами выказывают человека. Таков Николай Иванович! — с гордостью заключил Радищев.

Мерк при упоминании имени неизвестного ему Новикова сморщился и подумал: «Опять какой-то Новиков. Что он за человек, за какие такие дела его превозносят и ценят в России?»

— Твёрдые, настойчивые, упрямые сердца бывают всё же редко, — заметил Лука Воронин.