Павел Дорохов - Колчаковщина

Конечно, здесь заявляет о себе откровенная иллюстративность, плоскостная наглядность плакатного изображения. Важно, однако, не только и не столько, это. Главное здесь — стремление П. Дорохова к большой эпической форме, и в данном случае его перекличка с А. Неверовым — это перекличка, так сказать, на равных.

Будучи одногодками, оба начинали до революции с бытового очерка и рассказа, то есть создавали произведения, сосредоточенные на каком-то одном событии, на какой-то центральной ситуации, с помощью которой проверяется герой или группа героев. Эти произведения — в соответствии с законами малой формы — не претендовали на то, чтобы создать «широкоформатный» образ действительности.

Вместе с тем и накануне революции, и в ходе ее в творческом сознании обоих определялась тяга к более емким жанрам, чем очерк или рассказ. Оба искали для себя такие эпические формы, которые позволили бы от единичного (хотя бы и исполненного повышенной значительности) факта перейти к художественному воссозданию целого слоя жизни, будь то семья или семьи на протяжении ряда лет, судьба села и группы сел и деревень, а то и народа в целом.

С учетом сказанного становится понятной та энергия, с которой молодая советская проза стремилась овладеть большой эпической формой — романом. Закономерно поэтому характерное для ряда писателей тех лет стремление создавать такие повести, которые несут в себе неразвернутые возможности именно романа как по количеству действующих лиц, так и по охвату социально-исторической действительности, по повышенной концептуальной значимости эпического изображения.

В этом русле и надлежит рассматривать повесть П. Дорохова «Житье-бытье», которая, согласно авторской датировке, писалась в промежутке между 1914 и 1923 годами. Повесть эта, будучи небольшой по объему, охватывает значительный промежуток времени. Тут и предвоенные годы, и мировая война, и революция, и начало гражданской войны. И все это просвечивает сквозь судьбы одной крестьянской семьи. Личные горести и беды, обрушивающиеся на эту семью, становятся выражением социальных закономерностей эпохи. Все развитие действия направлено на то, чтобы показать, как и Кузьма, и его дочь Дуня перестают быть пассивными жертвами социальной несправедливости, выбирают свой путь, вырабатывают сознательное отношение к исторически меняющейся действительности.

Это стремление к «широкоформатному» охвату действительности определяет и звучание сатирической повести «История города Тарабарска» (1928), где автор с явной оглядкой на «Историю одного города» показывает в гротескном смещении уездную Русь, начиная с XIX века и кончая первым послереволюционным десятилетием. Писатель говорит бескомпромиссное насмешливое «нет!» заматерелой косности, показывая, с одной стороны, своеобразную житейскую прочность уездного быта, а с другой стороны, фиксируя неотвратимые перемены в нем, диктуемые ходом истории. Показательно, что повесть в хронологическом отношении отличается еще большей широтой, чем «Житье-бытье»: П. Дорохов прослеживает жизнь нескольких поколений тарабарцев на фоне и в процессе исторических перемен, то относительно медленных, то ошеломляюще стремительных. В сущности, здесь угадывается установка на роман, на сатирическую эпопею. Здесь тоже дает о себе знать тяготение к нормам романного художественного мышления — к тем эстетическим ориентирам, которые, как уже сказано, заявили о себе в прозе начала 20-х годов.

Стремление молодой советской прозы «романизировать» повесть с самого начала совмещалось с попытками создавать и собственно романы. Обращаясь к критике тех лет, к дневниковым и эпистолярным материалам, нельзя не обратить внимание на устойчивый интерес к роману. Этот интерес — характерная особенность тогдашнего эстетического сознания. И если в годы революции и гражданской войны романов было издано сравнительно немного, то это отнюдь не значит, что они не писались и что их было мало.

Шла упорная, до времени скрытая работа. В 1918 году А. Неверов приступает к работе над романом «Гуси-лебеди», а 6 февраля 1920 года на заседании самарского клуба писателей «Звено» читает первые главы. В 1919 году находящийся в эмиграции А. Н. Толстой начинает писать «Хождение по мукам». Тем же 1919 годом помечает живший тогда в Самаре Н. Степной время работы над романом «Семья». Б. Пильняк, ставя точку на последней странице романа «Голый год», делает приписку: «Коломна. Никола-на-посадях. 25 декабря ст. ст. 1920 г.». В двадцатом же году живущий в Сибири В. Зазубрин пишет роман «Два мира».

Первая половина двадцатых годов оказалась для русского советского романа чрезвычайно плодотворной. Убедительным доказательством служат «Чапаев» Дм. Фурманова, «Белая гвардия» М. Булгакова, «Города и годы» К. Федина, «Барсуки» Л. Леонова, «Дело Артамоновых» М. Горького. В этом контексте закономерна и попытка, предпринятая П. Дороховым: в 1924 году московское издательство «Земля и фабрика» выпускает отдельным изданием его роман «Колчаковщина».

И снова получается так, что тематически П. Дорохов не первооткрыватель: читая «Колчаковщину», нельзя не обратить внимание на ее прямое родство с романом В. Зазубрина «Два мира». В обоих произведениях речь идет о белом движении в Сибири и о гибели его под ударами Красной армии с запада и мощного партизанского движения изнутри.

У читателя может возникнуть законный вопрос: а не вторично ли творчество писателя, который откровенно учится то у одного, то у другого? И сказал ли автор «Колчаковщины» что-то такое, что может заставить нас сегодня перечитать его произведение?

На этот вопрос отчасти отвечает современный исследователь: «В публицистической заостренности изображаемого, в четком проявлении политических и эстетических авторских идеалов, в характере движения сюжета и принципов композиции чувствуется сходство «Колчаковщины» с романом «Два мира». Во всяком случае, нетрудно заметить, что «Колчаковщина» продолжала все глубже вспахивать ту целину сибирской истории, по которой прошелся плуг «Двух миров». (…) Если в романе «Два мира» сюжетным стержнем было действие народных масс, что определило общность романа Зазубрина с созданными после него произведениями Малышкина, Серафимовича, Сейфуллиной, А. Веселого, то в «Колчаковщине» основное внимание сосредоточено на образах отдельных борцов за Советскую власть, и в этом плане роман Дорохова сближается с «Чапаевым» [6] Колесникова Р. И. Идейно-художественная проблематика первых советских романов в Сибири (1921–1925 гг.).; Ученые записки Томского государственного университета им. В. В. Куйбышева, № 62. Вопросы метода и стиля. — Томск, 1966, с. 114–115. .