Эдуард Зорин - Огненное порубежье

Руки Надея снова принялись ловко вязать узелок за узелком.

— А давно ль ты у Клязмы-то поселился? — спросил Зоря.

— Давно. Жена моя тогда еще на сносях ходила. После Малку родила…

Задумался Надей. Заволокло глаза его туманцем, пересекли лоб глубокие ложбинки.

— Мужики в Поречье сказывали, красивой она была?

— Такой ли раскрасавицей, что и не опишешь, — оживился Надей. — Доченька-то вся в нее пошла.

Помолчал. Снова безвольно опустились над бреднем распухшие в суставах красные руки.

— Померла она в лихую годину, — глухим от волнения голосом принялся рассказывать Надей. — Зима тогда выдалась снежная да морозная. Ох, и лютовала. Я ко княжескому двору рыбку повез, а жена одна в избе оставалась. Пошла по воду, дело-то бабье, да нога в прорубь-то и скользнула. Едва выбралась, сердешная. Заледенела вся. А когда воротился я из Боголюбова, ее уж лихоманка взяла. Лежит вся синяя, озноб ее колотит, зуб на зуб не попадает. Уж как ее только не отхаживали. И в баньку водили, и травкой отпаивали. Не помогло. Преставилась на Романа…

Из избы вышла Малка, села на лавку рядом с отцом, участливо спросила:

— Снова за старое, батя?

— Ветер кручины не развеет, доченька, — отозвался Надей. — Одна ты у меня на всем белом свете. Без матери воспитал, — повернулся он к Зоре. — А какова! — глаза его заблестели от гордости. — Иному и мужику перед ней не устоять.

— Уж хватит нахваливать-то — отмахнулась от него Малка, смущенно глядя на дружинника. — Захвалишь еще…

— Товар красен лицом.

— Не товар я, да и ты не купец…

На пригорке показался припадающий на левую ногу мужик в короткой душегрее мехом наружу, с огромной копной волос.

— Ивака идет, — сказала Малка.

— Поклон добрым людям, — тихим голосом приветствовал их мужик.

— И тебе поклон, — сказал Надей. — Что на печи-то не лежится?

— Кости ноют, должно, к дождю, — сказал Ивака, присаживаясь на корточки. Только сейчас Зоря заметил, что у мужика не было правой руки.

— Дождь нынче ни к чему, — покачал головой Надей. — Еще пашню не подняли, а уже дождь. Ни к чему он… Ты, Ивака, не дело говоришь…

— Да что ж не дело-то, — кротко улыбнулся Ивака. — Не я говорю, рука вот отрубленная говорит. Пальчики ломит…

— Ох ты, господи, — выдохнула Малка.

Зоря с любопытством разглядывал мужика. У него был загорелое, высушенное солнцем и ветром лицо с начинающей седеть бородкой, голубые добрые глаза и чуть приплюснутый нос с широкими крыльями ноздрей. Под густыми усами прятались усмешливые губы.

— Ты где руку потерял? — участливо спросил дружинник.

— На Болоховом поле, — хрипло сказал Ивака и передернул плечом. — Это когда с Ростиславичами секлись. Свой же мужик и отмахнул — ростовский… Беда!

— Да как же ты без руки-то? — удивился Зоря. — Как же ты с оралом управляешься?

— Управляюсь, — выпятив грудь, гордо сказал мужик. — Не гляди, что я ростом не вышел, а силы во мне хоть отбавляй. Одной рукой орало и подымаю.

— Врешь, — не поверил Зоря.

— А что мне врать? — ничуть не обиделся мужик.

— Давай, коли что, силой потягаемся?

— Давай.

Надей засмеялся:

— Не связывайся ты с ним, Зоря. Он и впрямь что бык.

Сели на землю друг против друга, поставили левые руки локтями на скамейку, вложили ладонь в ладонь, поднатужились.

— Ого! — сказал Зоря, напрягая мускулы. — Отродясь такого не было.

— Еще будет, — весело откликнулся Ивака, наклоняя Зорину руку.

Но Зорю насмешками лучше не тронь. Рассердился он, рванул вправо, прижал Ивакину руку к лавке.

— Твоя взяла, — сказал Ивака, потирая ладонь. — Уж на что я медведь, а тебя мамка и вовсе Ильей Муромцем родила.

Темнело. На закраинке неба быстро таяла светлая полоса. Зоря поднялся, отвязал коня.

— Хорошо у вас, — сказал он Надею, — но пора и честь знать. Завтра чуть свет снова на пашню.

— Я тебя провожу, — вызвалась Малка.

Спустились к реке, шли по самой кромке, у воды, обходили тихие заводи, в которых плескалась рыба. Остановились. Зоря привлек девушку к себе, заглянул во влажные глаза.

— Посватаюсь я за тебя Малка, — сказал он неожиданно осевшим голосом.

— А не пожалеешь?

— Вот отсеюсь и посватаюсь…

— Кто же в мае-то сватается? — прижимаясь к нему, прошептала девушка.

— Люба ты мне.

— Сама вижу. Молчи.

— А что молчать-то? Я на всю деревню кричать буду, — горячо сказал Зоря.

— До свадьбы и не смей, — испугалась Малка.

дороге. Слева и справа буйно зеленеют травы. В новорожденной тени березняков таится легкая прохлада. Насупленные вечнозеленые ели сторонятся солнечных опушек, усыпанных медуницами.

Екает селезенкой Надеева кобыла, поскрипывают колеса телеги, а из лесу доносится сквозь ласковый шорох листвы тревожащий душу голос одинокой кукушки.

Загадала Малка кукушке свое желание на долгую жизнь. А кукушка прокуковала три раза — и замолкла.

— Что пригорюнилась, Малка? — допрашивал ее Зоря. — Али ночью недобрый сон приснился?

— Скоро расстанемся мы с тобой, — сказала девушка, пряча от дружинника скатившуюся по щеке слезу. — Кукушку я подслушала…

— Пустое это, — облегченно вздохнул Зоря. — Кукушка — глупая птица. Откуда знать ей про нашу с тобой судьбу?

— А вот, сколько я ни загадывала, все сбывалось, — ответила Малка.

— Мне бы, по кукушкину-то наговору, давно в земле лежать, — улыбаясь, успокоил ее Зоря. — А я здоров.

На подъезде к Владимиру, уже за Боголюбовом, на западе показались черные тучи, быстро охватили все небо, ветер взлохматил клейкие листочки на березах; вверху, где за валами стояли, тесня друг друга, княжеские терема, сверкнула молния и тотчас же загрохотал гром, да так, что вспугнутые им лошади помчались под горку рысью; телега затрещала, замоталась из стороны в сторону. Зоря выхватил из рук Надея вожжи, потянул их на себя.

Снова полыхнула молния, да такая синяя и страшная, что Малка закрыла глаза. Зоря повернул притихших лошадей на боковую дорогу. Уже упали первые крупные капли дождя, а когда дождь хлынул во всю свою мочь, Зоря успел завести телегу под раскидистую ель.

Все почернело вокруг, шорох прокатился по лесу, потом перешел в зловещий гул. Дождь надвигался сплошной стеной, и Зоря вспомнил безрукого Иваку: верно предсказал мужик, будто вещун какой…

Скоро струи лихого дождя проникли и под разлапистую ель. Взбухла земля, понеслись в стремительных ручейках прошлогодние желтые иголки.

Лес содрогнулся от близкого удара грома. Малка, спрятавшись под толстую холстину, перекрестилась. По лошадиным холкам перекатывалась легкая дрожь. Кося глазами в темную глубину плотно прилепившихся друг к другу стволов, лошади прядали ушами и возбужденно фыркали.