Т. Гедберг - Варрава

— Что заронило в твою душу такую надежду? — спросил Павел.

— Притча Христа о блудном сыне, — ответил Онезим, — ее Лука Антиохийский, которого вижу здесь с тобою, подарил вместе с другими отдельными эпизодами из своего евангелия несчастной императрице почти в самую минуту ее отплытия на остров Пандатарию, куда я сопровождал ее в числе ее рабов и где вслух ежедневно читал ей то один, то другой из этих отрывков.

— Послушай, брат мой Онезим, — обратился к нему Лука, — если ты хочешь, то я могу привести тебе много и других утешительных изречений Господа нашего Иисуса. Не Он ли в Своей благости сказал нам: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я упокою вас», а ты знаешь ли, что ни единое Его слово не прейдет?

— Эти самые слова спасли и меня, — вмешался вдруг преторианец Цельс. — Я был когда-то таким же великим грешником, как и все мои товарищи-легионарии, и не было, кажется, того злодеяния, перед которым я остановился бы. Достаточно сказать, что моя рука не дрогнула даже и тогда, когда по приказанию начальства я резал и рубил несчастных рабов Педания Секунда. Но при всем этом я чувствовал себя глубоко несчастным, и эта жизнь пустая, позорная со всеми ее злыми делами, буйством и развратом, опостылев мне, стала до того противна, что я решился навсегда прекратить ее, и как-то раз, проходя Сублициевым мостом, занес уже, было, ногу через перила, как вдруг меня схватила за плечо сильная рука какого-то человека в одежде раба. Взбешенный, я схватился за свой нож и с проклятием спросил дерзкого раба, неужели он так мало дорожит своей жизнью, что осмеливается вмешиваться в дела римского преторианского легионория, на что он кротко ответил, смотря смело и прямо в глаза: «Я безоружен и убить меня будет для тебя не трудно, если ты этого захочешь; но я не отойду от тебя, пока не сделаю сего, что только могу, чтобы удержать тебя от самоубийства». — Жизнь моя принадлежит мне, и я волен делать с нею, что угодно, ответил я ему. — «Нет, не тебе принадлежит твоя жизнь, а Богу, Который ее дал тебе и послал тебя сюда на землю, и покидать вверенного тебе поста ты не имеешь права». Человек этот был Нирей, раб Пуденса, а теперь его вольноотпущенник. Оттащив меня от моста, он шел долго рядом со мною и дорогою мы много беседовали друг с другом, он рассказал о Христе и Его обещании не отвергать никого, кто с молитвою обратился к Нему, хотя бы он был и самый отчаянный грешник. Эта беседа с Ниреем послужила мне во спасение. Пока я был язычником, мне были знакомы и позор, и преступления, но я никогда не знал, что и то и другое можно смыть.

Свидания и частые беседы с апостолом Павлом вскоре довершили то нравственное возрождение, которое давно готовилось в душе молодого фригийца, и которому притча о блудном сыне дала решительный толчок. Награжденный Октавией еще за некоторое время до ее смерти и свободой, и щедрыми дарами наравне с другими ее рабами, разделившими с ней ссылку, Онезим возвратился с острова Пандатарии в Рим сравнительно богатым человеком, так что имел возможность прожить безбедно некоторое время. В Риме он нанял себе скромное помещение недалеко от Павла и, допущенный по просьбе апостола в собрания христиан, начал мало-помалу оживать духом. Он ревностно служил Павлу всем, чем мог, часто навещал его и всячески старался быть ему полезен, и услуги фригийца, равно как и беседы с ним, были для старца не малой отрадой в его заточении, тем более, что Тимофея в это время уже не было: Павел послал его в Ефес.

Но когда Онезим, после того, как он подробно сообщил Павлу, при каких условиях совершилось его бегство из дома Филемона, однажды попросил у апостола совета; какую ему избрать деятельность на будущее время, и Павел ответил, то ответ этот сильно озадачил его и смутил. С свойственным его летам легкомыслием молодой фригиец совсем упустил было из виду то обстоятельство, что, оставаясь юридически рабом Филемона, он не мог получить свободу чрез рукоположение другого лица, почему и освободительный акт, совершенный в его пользу Октавией в неведении, что он чужая собственность, не имел никакой законной силы, и потому не мудрено, что Онезим остолбенел от изумления, услыхав из уст Павла, что он не вольноотпущенник, а по-прежнему раб Филемона и что его прямой долг, вернувшись к Филемону, возвратить ему украденное им и покорно подчиниться тому наказанию, какому Филемон сочтет нужным подвергнуть его. Такой приговор апостола был для Онезима жестоким ударом, так как лишал его надежды дождаться когда-либо того счастливого дня, в который осуществилась бы его заветная мечта вступить в брак с дочерью Нирея; тем не менее у него хватило силы одолеть ту внутреннюю борьбу, какая невольно при этом завязалась в его душе между сознанием долга и желанием личного счастья, и, покорно склонив голову, он тихо проговорил:

— Если такой мой долг, отец мой, я готов его исполнить.

— Да, Онезим, сын мой, вернуться к Филемону, с повинной головой, прямой твой долг, и будь уверен, что исполнив то, что велит тебе чувство долга, ты найдешь и свое счастье. Филемона я знаю хорошо и люблю его; точно также знаю и люблю и жену его Анфию и сына Архина; и я уверен, что если я напишу к Филемону и замолвлю в моем письме доброе слово за тебя, он не только простит тебя, но и отпустит на волю, в особенности, если узнает, что ты мне нужен. Но если б даже Филемон и не счел почему-нибудь возможным освободить тебя из рабства, то, оставаясь твоим господином, он все же тебе брат возлюбленный во Христе.

Послание к Филемону было написано, и Онезим отправился с ним к своему старому господину. С ним вместе уехал из Рима один из сотрудников Павла, Тихик из Ефеса, которому апостол поручил посетить с циркулярным от него письмом некоторые христианские братства и доставить по назначению его послание к колоссеянам. Прощание с Павлом было самое задушевное и трогательное, так как, уезжая, ни Онезим, ни Тихик еще не знали, каков будет исход разбирательства дела Павла и суждено ли им еще раз свидеться на земле с горячо любимым старцем. Со слезами обнял Павел Онезима.

Никакого особого к себе интереса не возбудило дело Павла среди римского общества, которое отнеслось к нему более чем индифферентно. Слушалось оно в присутствии императора, забавлявшегося очень усердно во время разбирательства сочинением какой-то грязной сатиры, с содержанием которой он знакомил то того, то другого из своих ближайших фаворитов, передавая им время от времени отдельные из нее отрывки. Обвинение, в подтверждение которого не представлено было никаких веских доказательств, было признано неосновательным в виду показаний многих свидетелей, говоривших в пользу обвиняемого, его невинности и заслуг. К тому же за Павла говорило порядочное число и письменных показаний весьма высокопоставленных лиц, скрепленных подписью царя Агриппы II и сестры его, прекрасной Вереники. Таким образом разбирательство Павлова дела в присутствии цезаря кончилось оправданием обвиняемого, который вскоре за тем уехал в сопровождении многих своих друзей и единомышленников в Остию, чтобы оттуда отплыть в Ефес. Пробыв некоторое время в городе Артемиды, Павел отправился оттуда в Колоссы, с намерением посетить Филемона, и первый, кем был он приветствован с счастливою улыбкою на устах в доме добродушного колоссянина, был Онезим. Прочитав послание апостола, Филемон призвал к себе беглеца и, обняв от души, простил ему его проступок, после чего строго наказал всем своим рабам прошлого не поминать. Тотчас освобождать его из рабства Филемон счел, однако, не совсем удобным; но теперь, в честь посещения Павла, он отпустил его вместе с многими другими из своих рабов-христиан на волю и благословил молодого фригийца посвятить себя всецело служению апостолу, с которым Онезим вскоре после этого и отправился в Крит.