Гюстав Флобер - Зороастр

Царь выпил вино, а Зороастр, охваченный искренним восхищением пред этою великою душой, так легко простившей столь ужасное оскорбление, обнял колени царя в знак своей преданности и как бы запечатлевая этим дружбу, которая должна была оставаться неразрывной до той минуты, когда смерть разлучит их.

Затем они встали и, по приказанию Зороастра, к шатру были принесены носилки царевны. Повелев ратникам следовать за ними, они направились ко дворцу. Негушта двинулась, окруженная прислужницами и пешими рабами, между тем как Зороастр, верхом на своем коне, ехал медленно и безмолвно по правую сторону великого царя.

Сквозь блестящие колоннады балкона ярко светило утреннее солнце, и тени беломраморных украшений казались голубыми от отражавшегося на них безоблачного неба. Мягкий утренний туман еще лежал над городом, и это доносило из просыпающихся улиц далекие возгласы водовозов и продавцов фруктов, голоса женщин, перекликавшихся на крышах жилищ, а по временам ржанье коня с отдаленных лугов.

Зороастр прохаживался по балкону. Он был в полном вооружении, с шлемом на голове; крылатое колесо он заменил избранным для него Дарием почетным знаком — исполненным из чеканного золота поясным изображением царя, с длинными, прямыми крыльями по обе стороны. Длинный пурпурный плащ спускался до самых ног воина, царская золотая цепь обвивала его шею. Золоченая кожа его сандалий отражалась в полированных мраморных плитах, и он ступал осторожно по гладкой и скользкой, как зеркало, поверхности. На конце террасы лестница вела в один из нижних этажей дворца, а на другом конце тяжелая занавесь из богатого пурпура и золотой парчи скрывала высокую квадратную дверь. Всякий раз, как Зороастр подходил к ней, он останавливался, как бы ожидая кого-то, кто должен был выйти из нее. Но когда Зороастр дойдя до лестницы, повернулся по направлению к занавеси, то увидал, что кто-то уже прошел половину террасы навстречу ему — и это было не то лицо, которое он думал увидать.

Сначала он смутился, но память тотчас же пришла ему на помощь, и он узнал черты и фигуру женщины, которую часто видал в прежние времена. Она была невысока, но так безупречно стройна, что невозможно было желать для нее более высокого роста. Плотно облегавшая ее туника самого нежного голубого цвета показывала необычайную соразмерность ее стана, невыразимую грацию женщины в полном расцвете красоты. На нижней ее тунике выступали от колена до ног пурпурные с белым полосы, которые мог носить только царь и которые даже для царицы были неподобающим присвоением царских украшений. Но Зороастр смотрел не на ее одеяние, не на мантию царственного пурпурного цвета, не на изумительно белые руки, державшие покрытый письменами свиток, — глаза его неотрывно смотрели на лицо этой женщины, и он не двигался с места.

Ему были знакомы эти прямые, правильные черты, не крупные и не резкие, но так дивно очерченные, представлявшие такой редкий и совершенный тип красоты, что подобных им люди до тех пор не видали. Безукоризненный изгиб ярких губ, белый, смело очерченный подбородок, голубые глаза и прямые, тонкие брови, широкий, гладкий лоб и крошечные уши, полускрытые блестящими волнами золотистых волос, молочная белая кожа, чуть-чуть оттененная нежным розовым цветом, никогда не изменявшимся и не красневшим, ни в зной, ни в холод, ни в гневе, ни в радости, — все это было ему знакомо: то были черты царственного Кира, смягченные, женственные, но все же оставшиеся неизменными и безукоризненно холодными на лице его дочери Атоссы, дочери царей, супруги царей и матери царей.

Тяжелые занавеси упали за нею, когда она вышла на балкон. Она увидела Зороастра раньше, чем он успел ее заметить, и шла вперед, не выказывая ни малейшего удивления, громко постукивая по гладкому полу каблуками своих крошечных золотых сандалий. Зороастр постоял с минуту, потом, сняв шлем в знак приветствия, отошел к лестнице и в почтительной позе ждал, пока пройдет царица.

Она сделала вид, будто хочет пройти мимо, но, переступив первую ступень лестницы, внезапно остановилась, обернулась и взглянула прямо в лицо Зороастру.

— Тебя зовут Зороастр? — сказала она ровным, музыкальным голосом.

— Я Зороастр, твой служитель, — ответил он, наклоняя голову.

— Я хорошо помню тебя, — сказала царица. — Ты мало изменился, только сделался мужественнее, как мне кажется, и стал больше походить на воина. Подойди сюда, здесь солнце ярче светит, а утренний воздух так свеж, — сказала она, проходя мимо. — Мне хотелось бы поговорить с тобою.

В углу балкона стояло резное кресло. Зороастр выдвинул его на солнце, и Атосса села, поблагодарив улыбкой Зороастра, между тем как он стоял, опираясь на балюстраду, а солнечные лучи играли на его золоченых доспехах и золотой цепи вокруг его шеи, скользили по его светлой бороде и переливались в складках пурпурной мантии, придавая еще более блеска его величавой красоте.

— Скажи мне, ты приехал вчера ночью? — спросила Атосса, выставив на солнце свои маленькие ручки, как бы для того, чтобы согреть их. Она не боялась солнца, потому что оно благоприятствовало ее рождению и, казалось, никогда не жгло ее нежную кожу, как то было с другими женщинами более низкого происхождения.

— Твой служитель приехал вчера ночью, — ответил князь.

— Ты привез Негушту и других евреев?

— Так именно.

— Расскажи мне что-нибудь об этой Негуште, — сказала Атосса.

Но Зороастр взвешивал свои слова и не позволил себе отступить от сдержанной формы обращения подданного к своей государыне.

— Царица знает ее. Негушта была здесь несколько лет тому назад, еще малым ребенком, — ответил он.

— Ведь это было так давно, — сказала она с легким вздохом. — Она белокурая?

— Нет, смуглая, как большинство евреев.

— И персов тоже, — перебила она его.

— Она очень красива, — продолжал Зороастр. — Она очень высока.

Атосса бросила на него быстрый взгляд и улыбнулась.

— Тебе нравятся высокие женщины?

— Да, — спокойно сказал Зороастр. Он знал, что она была одной из тех женщин, которые не привыкли сомневаться в своем собственном превосходстве над всеми остальными женщинами.

— Так тебе нравится еврейская царевна? — сказала она и смолкла, ожидая ответа. Зороастр, хоть и остался невозмутим, решил изменить тактику и польстить царице ради того, чтоб прекратить ее допросы.

— Высокий рост сам по себе не есть красота, — возразил он с приветливою улыбкой. — Есть род красоты, которого не может возвысить никакой рост, совершенство, не имеющее нужды быть поднятым высоко для того, чтобы все люди признали его.

— Где она? Я хочу пойти к ней.

— Она провела эту ночь в верхних покоях, в южной части дворца. Твой служитель позовет ее сюда, если тебе угодно.