Сирило Вильяверде - Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

Уже вечерело, когда хозяева и гости собрались за обеденным столом в большом зале господского дома. Их было шестнадцать человек, кавалеров и дам; прислуживало им восемь черных рабов. Донья Роса потчевала гостей, исполняя обязанности хозяйки дома. Также и дон Кандидо старался быть любезным со своими гостями, во всяком случае настолько, насколько ему позволял это его характер. Впрочем, лишь четыре человека удостоились за столом внимания и беседы дона Кандидо: то был, в первую очередь, управляющий инхенио Вальванера, во вторую — священник из Кьебраачи, в третью — местный врач и, наконец, капитан-педанео.

Все эти господа были приглашены в инхенио на торжественную церемонию, которая должна была состояться здесь завтра, в первый день рождества, и потому все они оставались ночевать в доме дона Кандидо. Из белых, служивших в Ла-Тинахе, никто не получил приглашения на обед в господский дом. Исключение составляли только жена и свояченица управляющего конным заводом Мойи. Сам же управляющий, державшийся, впрочем, довольно независимо с хозяевами Ла-Тинахи, все же не решился последовать примеру жены и свояченицы и, хотя был зван к столу доном Кандидо, отговорился, сославшись на то, что уже отобедал дома.

За столом царили непринужденная веселость и оживление, умеряемые, однако, той сдержанностью, которая присуща хорошо воспитанным людям, хотя, по правде сказать, никто из присутствующих, кроме Менесеса, Леонардо и священника, не получил сколько-нибудь тщательного воспитания и никогда не бывал в высшем кругу кубинского общества. Священник дон Кандидо Вальдес, по происхождению креол, получил образование в гаванской семинарии Сан-Карлос. В вопросах веры его терпимость доходила чуть ли не до беспечности; в политике он придерживался взглядов либеральных, даже крайних [73] В 1869 году дон К. Вальдес был сослан губернатором Дульсе на остров Фернандо Поо в числе двухсот пятидесяти других лиц, обвинявшихся вместе с ним в распространении либеральных взглядов. (Прим. автора.) . Галисиец доктор Матеу начал свою врачебную практику, лекарем на невольничьих кораблях, переправлявших негров в Америку, а теперь по контрактам с хозяевами инхенио пользовал больных в нескольких соседних поместьях. Его считали красивым, но красивая наружность соединялась в нем с отменной глупостью и самомнением. Он искренне был убежден, что женщины сходят по нем с ума, а за столом то и дело украдкой бросал взгляды на Росу Илинчета, чье хорошенькое личико, живость и бойкий прав могли бы вскружить голову и не такому пустому малому, каким был доктор Матеу. Напротив, падре Кандидо Вальдес сразу же отдал предпочтение Исабели, обнаруживая в каждом жесте, в каждом слове девушки свидетельство ее высокого ума и благородных качеств души. Женатый на красивой креолке астуриец дон Мануэль Пенья, капитан-педанео, начал свою жизненную карьеру за стойкой деревенского кабачка, сумев мало-помалу возвыситься до своей нынешней должности, которая была сопряжена с исполнением обязанностей мирового судьи, что и служило единственной причиной, почему владельцы инхенио Ла-Тинаха приглашали дона Мануэля к своему столу. Совсем иное впечатление производил дон Хосе Кокко. Невысокого роста, голубоглазый и белозубый, с тонкими чертами лица, этот уроженец Кадиса, не получивший почти никакого образования, был, однако, не лишен остроумия и обаятельности. Во все продолжение обеда он усиленно ухаживал за сидевшей с ним рядом второй из сестер Гамбоа, отлично сознавая при этом, что дочь владельца Ла-Тинахи никогда и ни при каких обстоятельствах не отдаст своей руки и сердца управляющему инхенио Вальванера. Что касается Аделы, самой миловидной из трех сестер, то она была еще слишком юна, и мужчины, присутствовавшие на обеде, не уделяли ей особенного внимания.

Зато они уделили должное внимание вину, которого немало было выпито за столом. Наконец обед окончился, слуги унесли посуду и скатерти, после чего на том же, но уже непокрытом полированном красного дерева столе был сервирован десерт и подан в чашечках из просвечивающего китайского фарфора черный ароматный кофе, а к нему пенистое шампанское, французский коньяк и ямайский ром. После кофе дон Кандидо Гамбоа достал свой большой золотой портсигар, великолепный и благоухающий, и не без торжественности предложил капитану-педанео, доктору и священнику по сигаре — сеньор Кокко и Диего Менесес не курили, а Леонардо не смел закурить в присутствии отца.

Когда встали из-за стола, солнце уже зашло; однако, выйдя на широкую террасу портика, где слуги к этому времени уже успели поднять парусиновые маркизы, хозяева и гости с удовольствием убедились, что снаружи было довольно светло: за дальним лесом вставал новорожденный месяц, и в косо падавших его лучах белели стволы высоких пальм и четно вырисовывались длинные листья и султаны соцветий сахарного тростника, а с далеких и синих, прозрачных, как горный хрусталь, небес мириады звезд изливали на землю сверкающий поток золотых и серебряных искр.

Общество разделилось на три группы. Донья Роса и донья Хуана вместе с женой управляющего Мойи и женой капитана-педанео, а также старшая из сеньорит Гамбоа, Антония, вновь расположились в стоявших на террасе красных кожаных креслах. Вторая группа составилась из дона Кандидо, священника, капитана и управляющего конным заводом, которые, заботясь о своем пищеварении, медленно прохаживались по одной стороне террасы, курили с наслаждением свои сигары и вели между собой неторопливую беседу. Дон Кандидо решил воспользоваться этой прогулкой, чтобы получить точные сведения о событиях, происшедших в инхенио в последние две недели до его приезда, а так как сообщения управляющего плантациями, лица заинтересованного, казались Гамбоа именно в силу этой причины недостоверными, он как бы между прочим задал два-три вопроса управляющему конным заводом, и Мойя, польщенный тем, что владелец поместья обращается к нему в присутствии священники и капитана-педанео, принялся давать обстоятельные объяснения, в которых, впрочем, сквозило немало самодовольства.

— Скажите, Мойя, — спросил его дон Кандидо, — удалось что-нибудь узнать об этих неграх, сбежавших на прошлой неделе? Дворецкий сказал мне, что их семеро и что будто среди них есть одна женщина.

— Совершенно верно, сеньор дон Кандидо, — ответил управляющий. — А вот узнать так ничего и не узнали.

— Но что-нибудь для их поимки было же сделано? — продолжал выспрашивать Гамбоа.

— Как же, как же, сеньор дон Кандидо! Обшарили весь лес Санто-Томас и лес Ла-Лангоста. Шли, можно сказать, по свежему следу. Да где там! У дона Либорио Санчеса собаки хоть и клыкасты и хваткой хороши — дай им волю, загрызут любого негра, — да вот нюха у них ни на грош! Но я все же думаю, что далеко эти семеро уйти не могли. Сбежали-то они дурóм, лесов здешних не знают. С хорошими собаками давно бы всех переловили. Эх, послал бы мне господь добрых собачек! Таких, чтоб черномазого за три легвы чуяли!