Сирило Вильяверде - Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

Подлинными представителями поколения, социальный и нравственный облик которого мы пытаемся здесь обрисовать, были Леонардо Гамбоа и его товарищи студенты. Поколение это, повторяем еще и еще раз, имело весьма поверхностное представление о том, какое место отводилось родине в мире идей и принципов. Иными словами, патриотизм их носил платонический характер, ибо он не основывался ни на чувстве долга, ни на знании подлинных прав гражданина и свободного человека.

Конституционный режим, который утвердился на Кубе в первый раз с 1808 по 1813 год, а затем, вторично, с 1821 по 1823 год, ничему не научил поколение начала тридцатых годов. Для этих людей пронеслись, словно сон, словно картины жизни иного мира или иной страны, такие события, как провозглашение свободы печати, создание национальной милиции, осуществление принципа всеобщего избирательного права, народные собрания, бурная деятельность «неистовых» и пропаганда ими крайних идей, тайные сборища масонских лож, учреждение кафедры права и политической экономии, лекции падре Варелы о конституции. После каждого из этих двух кратких конституционных периодов над Кубой проносилась волна деспотизма метрополии, которая уничтожала все, вплоть до идеи и принципов, насаждавшихся с таким рвением прославленными учителями и выдающимися патриотами. Ужи успели исчезнуть вольные газеты, брошюры и те немногие книги, которые вышли в свет во время этих двух памятных эпох. Если же и сохранились один-два экземпляра таких издании, то они находились в руках библиофила, которому приходилось прилагать огромные усилия, чтобы спрятать их в укромном месте.

Печать, которая, начиная с 1824 года, подвергалась предварительной цензуре, умолкла на всем острове. Те же немногие газеты, которые продолжали выходить в том или ином кубинском городке или селении, не заслуживали названии органов печати. Осадное положение, в котором с тех пор пребывала страна, не допускало, чтобы обсуждались вопросы, способные усиленно интересовать народ. Говорить о политике, публично или в частных беседах, считалось тяжким преступленном; даже упоминание об отдельных лицах или событиях было строжайше запрещено. Таким образом, минувшие события как на Кубе, так и за пределами ее, революционные попытки внутри страны, отголоски жестокой борьбы за свободу и независимость на континенте — все это для большинства кубинцев было покрыто тайной и предано забвению. К тому же история, которая занимается собиранием и хранением всего, что может пригодиться будущим поколениям, еще не была написана.

Однако не было недостатка в людях, которые и в эти дни поговаривали о решительных действиях и добивались того, чтобы на Кубу поступали известия о событиях, происходивших за ее пределами, которые могли преподать народу его обязанности и напомнить ему о его правах. Именно с этой целью, не желая отставать от других, благочестивый падре Варела издавал с 1824 по 1826 год газету «Эль аванеро», выходившую в Филадельфии, но испанское правительство объявило эту газету листком, ниспровергающим устои государства, и запретило ее распространение на Кубе. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что очень немногие экземпляры этого издания имели хождение на острове. Позднее, а именно с 1828 по 1830 год, там же, в Северной Америке, Сако предпринял издание газеты «Эль менсахеро семаналь», посвященной вопросам науки и литературы, которая по тем же причинам, что и предыдущая, имела лишь ограниченный доступ в Гавану и не оказывала сколь либо значительного влияния на развитие политического самосознания. Из всего, что помещалось в этой газете, одно только нашло себе отклик в сердцах гаванской молодежи: это были, уже упоминавшиеся нами, полемические статьи Сако. Прославленный редактор этой газеты полемизировал на ее страницах с директором Ботанического сада, доном Рамоном де ла Сагра, по поводу его страстной критики на книгу стихов славного кубинского Тиртея — поэта Хосе Мариа Эредиа, — увидавшую свет в Толуке в 1828 году.

Стихи этого выдающегося поэта гораздо более, нежели газетные статьи, увлекали значительную часть кубинской молодежи и оказывали на нее огромное влияние, особенно его ода «Звезда Кубы», созданная в октябре 1823 года, а также его послание «К Эмилии», написанное в 1824 году, и сонет, посвященный дону Томасу Бовесу; его «Гимн изгнанника» (1825 год) вызвал в Гаване неподдельный восторг. Стихотворение это многими заучивалось наизусть, а немало было и таких, которые читали его по любому поводу, когда их личной свободе не угрожала опасность. Но ни газеты, ни пламенные стихи, как ни лились через край их вольнолюбивые и патриотические идеи, не были сами по себе достаточны для того, чтобы внушить народу чувство любви к родине и к свободе, которое заставляет людей идти подчас на самопожертвование и добывать свои права с мечом в руке.

Кроме того, смутное, если не печальное, воспоминание оставили по себе минувшие заговоры. Так, например, от заговора 1812 года в памяти у всех уцелело лишь имя его Главаря — Апонте. Еще и поныне, если нужно обрисовать какого-нибудь злодея или испорченного человека, старухи восклицают: «Хуже самого Апонте!» О Лемусе, возглавившем заговор 1823 года, знали понаслышке, что он мучился на каторге в Испании; о Неоли — что он, переодевшись в женское платье, бежал из казармы Белон; о Феррети, доносчике, — что он пользовался расположением и милостями правительства; об Армоне, который преследовал и захватил главных заговорщиков, — что он продолжал быть начальником особой жандармерии, созданной во времена губернатора дона Франсиско Вивеса.

Только по слухам было известно, что правительство Вашингтона якобы воспротивилось в свое время высадке на Кубе и в Пуэрто-Рико мексиканских и колумбийских войск и что в результате этого в Пуэрто-Принсипе в 1826 году были повешены, как эмиссары-инсургенты, Санчес и Агуэро [37] По инициативе виднейшего вождя национально-освободительного движения в латино-американских странах генерала Симона Боливара 26 июня 1826 года в городе Панаме была созвана Генеральная ассамблея испано-американских наций. В качестве одного из основных вопросов на ней обсуждалась военная помощь патриотам Кубы и Пуэрто-Рико, куда предполагалось направить контингенты мексиканских и колумбийских войск. Однако рабовладельцы Соединенных Штатов, опасаясь, как бы освобождение цветного населения Антильских островов не привело к волнениям среди негров в их собственной стране, воздействовали на федеральное правительство, и Белый Дом воспротивился этой экспедиции. С начала 20-х годов кубинцы-эмигранты не переставали засылать на остров своих людей. Двое из них — Андрес Мануэль Санчес и Франсиско де Агуэро -Веласко — были схвачены близ Камагуэя и повешены как шпионы в Пуэрто-Принсипе 16 марта 1826 года. . Но забвение и безразличие дошли до крайней степени: в те самые дни, о которых мы вели рассказ на предыдущих страницах, продолжалось судебное преследование по обвинению в государственной измене участников заговора, получившего название «Черный орел», и многие из них были заключены в кордегардии драгун, в казармах цветных ополченцев, в замке Пунта и в других местах, а в народе не было даже заметно признаков недовольства или хотя бы простого любопытства.