Александр Звягинцев - На веки вечные. И воздастся вам…

Но Гресь уже взял себя в руки — это был опять хваткий, крутой генерал.

— Нюрнберг подождет, — махнул он рукой. — Ты подключаешься к работе по «Атомному проекту». Насколько это важно, сам должен понимать. Выделены огромные средства, люди, хотя страна в развалинах и людям есть нечего. Но если мы очень быстро и любой ценой не создадим атомное оружие, то… У американцев уже готовы планы атомной бомбардировки наших городов. В общем, как всегда у нас, кровь из носу, а должны!

— Но я тут при чем? Я не физик…

— Не говори, глупости! А то я не знаю, что он не физик! Ты мне и нужен не как физик, а как профессиональный разведчик. Словом, задача такая. В США есть несколько наших агентов, работающих по атомной тематике. Люди очень перспективные, но работают сами по себе, многие не знают специфики дела, ведут себя крайне неосторожно, легко могут засыпаться… Поэтому принято решение внедрить туда нашего резидента именно по атомной тематике. Он будет руководить всей сетью, наладит надежную связь и с ними, и с центром. Нужно продумать и подготовить пути его легализации в Америке. Под видом кого? С какой легендой? Каким путем туда доставить?.. Ну да что я тебе это объясняю, ты тут больше меня знаешь, — устало зевнул Гресь.

На дворе уже занималось раннее майское утро.

— Подготовите резидента, и тогда поедешь в свой Нюрнберг. Там как раз к осени все будет уже завершаться, начнутся игры вокруг приговора… Вот как раз к этому моменту ты туда и вернешься.

— А Ребров?

— Останется здесь с тобой. Думаю, ему тоже полезно от Нюрнберга отдохнуть.

— Это намек на что-то?

— Намек, — не стал отпираться Гресь. — На то, что он пользуется слишком большим успехом у женщин.

— Ясно. И кто же поставляет такую информацию.

— А ты догадайся?

— Догадался. Косачев, он же теперь у вас тут…

— У нас, — холодно сказал Гресь. — Такое решение приняло начальство. И давай не забывать, что человек этот войну прошел и тоже имеет заслуги. А глупости по бабской части может натворить каждый.

— Это я знаю. Да, кстати, относительно Реброва… Для разведчика пользоваться большим успехом у женщин очень даже полезно.

— А я и не говорил, что это вредно. Я сказал — слишком большим. Чуешь разницу?

Все лето Ребров провел в Москве, выполняя бесконечные поручения Филина. Резидента, внедрение которого они готовили, он видел лишь пару раз, непосредственно с ним работали другие, а он лишь занимался аналитикой и подготовкой материалов, для чего приходилось перемалывать кучу информации, в том числе и из прессы. Так что о том, что происходит в Нюрнберге, знал хорошо. Процесс с великой добросовестностью и методичностью действительно шел к завершению. Где-то в июле прилетел на пару дней Гаврик, рассказывал, что там и как в деталях.

Баварское лето выдалось жарким, вдруг обнаружилось много буйно цветущей сирени, тополиный пух метался по развалинам как снег в метель, и больше всего хотелось валяться на солнце, ни о чем не думая. Многие журналисты, уже изрядно утомленные, просто засыпали на заседаниях. Для Реброва это была не новость. Как раз накануне он листал иллюстрированный американский журнал, с целым разворотом фотографий из Нюрнберга. Шапка разворота извещала: «Когда процесс перевалил за свое полугодие». И ряды фотографий спящих корреспондентов. Там оказалась даже Пегги. Гаврик со смехом рассказал, что наши журналисты провели даже собрание, на котором постановили: за обедом пива не пить, а если с кем и случится беда — заснет, соседям немедленно его разбудить, но незаметно, подергав за проводок наушников.

Гаврик посмеялся, но тут же посерьезнел, вздохнул. А так в Нюрнберге невесело. Жара, ветер несет от развалин тучи пыли, песка. Те, кто зимой и весной жили в подвалах, в подземных общественных уборных, теперь вылезли наружу, построили себе какие-то драные палатки, сколотили шалаши из обгорелой фанеры и покореженного железа, тут же что-то варили, стирали… Спекуляция уже достигла каких-то гомерических размеров, американцы за часть пайка могли приобрести что угодно, включая гравюры Дюрера. Зато в совершенно нетронутом районе аристократических вилл текла прямо курортная жизнь, — молодцеватые полицейские в высоких касках и белых нарукавниках, на тумбах веселенькие афиши с красотками, даже дамы с собачками попадались…

— Да, а Белецкая — ну, помнишь, красавица-генеральша? — уехала. Вдруг тяжело заболел муж.

— Понятно, — вяло откликнулся Ребров. — Слушай, а там был один помощник адвоката, такой, знаешь, плакатный ариец, белокурая бестия… Он все крутился на процессе?

— Вроде бы да. А что это ты им заинтересовался?

— Да так, запомнился что-то…

— И все?

— Пока все. А там видно будет.

Уже через 12 дней после окончания сборки первой американской атомной бомбы в Москву из Нью-Йорка и Вашингтона были доставлены схемы и описание ее устройства. Затем были получены фотографии заводов в Ок-Ридже и секретной части доклада администрации и конгрессу США, информация об отдельных конструктивных элементах бомбы, дневниковые записи о первом испытательном взрыве в пустыне Аламогордо.

Информация о ядерном оружии, поступившая из США, стала во второй половине 40-х годов дополняться сведениями, полученными советской разведкой в Западной Европе, куда после окончания войны вернулись многие из европейских участников проекта «Манхэттен» и ученые-физики, находившиеся в эмиграции в Америке.

Двое молоденьких американских солдат из охраны брели по разогретой августовской улице Нюрнберга, не зная, чем себя занять. Один из них, в круглых очках, был похож на старшеклассника, который еще только мечтает потерять свою девственность, но не знает, как это сделать. Второй, постарше, нагловатый, уже явно был занят другими проблемами.

— Мы возьмем любую, Дик, — ухмыляясь сказал он, сплевывая на асфальт. — Слышал шутку? За американские чулки даже толстозадая и грудастая скульптура на Дворце правосудия снялась бы со своего места!.. А уж эти немочки… — он опять сплюнул, видимо, считая это особым шиком. — Они сделают нам все в лучшем виде… Это я, Патрик Келли, тебе говорю.

Навстречу им как раз шли две молодые немки в легких платьях. Шли явно с вполне определенной целью, призывно размахивая сумочками. Одна выглядела даже застенчиво, зато вторая, разбитная брюнетка, хищно стреляла глазами по сторонам. Они шли прямо на солдат, демонстративно не желая сворачивать. В двух шагах от них брюнетка призывно подмигнула солдатам, и Келли тут же бросился к ним.

— Bier… Strumpf… — подмигивая поинтересовался он. — Вы можете говорить по-английски, — весело сказала брюнетка, сама беря его под руку. — Мы с Моной хорошо понимаем наших американских друзей.