Альфред Нойман - Дьявол

— Я не знаю, о чем ты говоришь, Оливер; я многое сделала в последнее время.

— Зачем ты это… — медленно и печально проговорил он, растроганный наивностью ее признания, — зачем ты отравилась, Анна? Порошок этот, принятый в большой дозе, — очень опасный яд.

Анна покосилась на него и хотела улыбнуться.

— А ты не можешь поверить, Оливер, — я тебя об этом прошу, — что я просто заболела, как может заболеть всякий человек?

Неккер покачал головой и провел рукой по ее влажному лбу.

— Нет, — сказал он, — склянка с флорентийским порошком носит явные следы чьей-то неопытной руки, не говоря уже о ряде других признаков. Нет, не могу поверить, Анна; не хочу обманывать и утешать себя.

Анна слегка подняла голову и глядела мимо него широко раскрытыми глазами.

— Видишь ли, Оливер, — заговорила она, — я не хотела, чтобы твоя и без того тяжелая жизнь стала еще тяжелей. Я не хотела, чтобы ты, и он, и государство споткнулись о меня. Вот почему я это сделала; и потом… от твоей руки мне это было бы тяжелее… лучше я сама.

Она слегка подняла брови, и губы ее стали еще тоньше. На лице ее Оливер читал иронию и сознание какого-то превосходства. Это смущало и трогало его; ведь он стал бесчувственным совсем еще недавно.

— Может быть, этого и не потребовалось бы, Анна, — стал он отступать, — может, мне и не пришлось бы этого делать.

Она оборвала его коротким, строгим движением руки.

— Это непременно потребовалось бы, и ты бы сделал это, Оливер, — сказала она почти резко. — Потому что расстояние, отделяющее его от меня, он всегда может преодолеть, а против болезни он бессилен!

— Что же из этого? — настаивал Оливер, и ему сладко было отдаться собственной слабости. — Анна, все было бы по-другому, если бы это сделал я. Я слегка исправил бы ошибку судьбы, как это я часто уже делал; и это мое вмешательство в ход событий было бы строго рассчитано и ограниченно, — ровно настолько, чтобы помочь ему…

— Кому — ему? — перебила она. Оливер, очень взволнованный, предчувствовал, что будет дальше; и все же плыл по течению, отдаваясь слабости. Или то не была слабость? Он быстро ответил, он замкнул тот странный круг, в который попали их потрясенные души:

— Королю, а тем самым и мне, Анна.

Он смотрел на нее, ожидая, что она спросит: разве ты и он одно? — но она привстала на постели, взгляд ее цеплялся за него, — в нем трепетали мольба, надежда!

— Оливер, Оливер, какое мне дело до короля! — вскричала Анна.

Он глядел на нее, и напряжение этого последнего часа рассеивалось; последние нити, связывающие их, разорвались в его душе. То, что казалось ему слабостью, было — теперь он знал это — лишь игрой его жестокого к себе и другим духа. Он глядел на нее. Анна испустила слабый крик и упала на подушки, побежденная, погибшая.

— Ты знаешь ли, Анна, — прошептал он, — кто Оливер?

Она не шевелилась и не отвечала. Она и не плакала. Она лежала с вытянутым подбородком, с побледневшими губами, холодная и белая. Оливер склонился над ней.

— Оливер — это любовь Людовика к тебе, Анна.

Она снова раскрыла глаза и долго разглядывала его низко склоненное над ней лицо. Она ощущала на себе его дыхание.

— Если так, то я должна ему помочь, — сказала она слабым голосом, — я тебя для этого и звала. — Она оживилась и заговорила ясней. — Я бы хотела… только это одно и хотела бы слышать… что ты обрек его на такую муку за то зло, которое он тебе причинил; за то, что он взял меня у тебя. Теперь я знаю, Оливер, что если бы ты и сказал мне это, то солгал бы. Ты будешь лгать, Оливер?

— Не могу, — тихо и серьезно ответил Оливер, — теперь уже не могу. Сегодня вечером я, пожалуй, еще мог бы.

— Ты бы не сделал этого, Оливер, — сказала она, и голова ее задвигалась на подушке, — ты наверное не сделал бы этого, Оливер. Я тебя давеча перебила, Оливер, но я знаю, что ты хотел сказать. Ты был прав: ты бы внес маленькую поправку в ход судьбы, а я внесла поправку большую. Не будем говорить об этом, прошу тебя, Оливер.

Он медленно наклонил голову. Она помолчала некоторое время, быть может, от усталости. Неккеру почудилось, что где-то хлопают дверьми, что тишина, царящая в замке, уже не так непроницаема, как раньше. Он забеспокоился.

— Анна, — сказал он, — мне пора…

Он запнулся. Она подняла голову и прислушивалась с закрытыми глазами.

— Мне кажется, он идет, — прошептала она.

— Кто? — вскрикнул испуганно Оливер. Ему тоже послышались шаги.

— Король идет, Оливер.

— Не может быть, — беззвучно прошептал Неккер, — он… сюда… в такой час, мимо стражи? Тогда он не в своем уме!

Шаги послышались яснее. Послышался удивленный возглас Даниеля Барта.

— Король идет, — снова проговорила Анна и посмотрела на мейстера с усталой улыбкой. — Этого я и хотела. Я хотела, чтобы он меня видел такой, какая я сейчас. Ты понимаешь? Я многого могу от него добиться.

Из соседней комнаты донесся хриплый, резкий голос Людовика.

— К черту, парень, стой, где стоишь! Я сам знаю, куда пройти!

Анна поспешно прошептала:

— Уходи поскорее, Оливер! Сегодня же ночью, сейчас же, приведи ее к нему в башню. Ты понимаешь?

Он кивнул; лицо его стало еще бледнее обыкновенного. Дверь распахнулась. Король влетел в комнату совершенно одетый, с красным лицом, на котором отражались одновременно стыд, гнев и растерянность, вдруг остановился, увидел Анну в постели, усталую и больную, увидел на некотором расстоянии от нее спокойного, холодного и грустного Неккера, — и вот уж он улыбался жалостной, болезненной улыбкой, а в глазах еще стоял ужас только что пережитого.

— Я… не… могу… — простонал он, и руки его повисли вдоль тела, как плети. Оливер и Анна взглянули на него; взгляд мужчины был темный, обволакивающий, взгляд женщины — кроткий и сострадательный. Людовик устремился было к ней, но круто сдержал себя и повернулся к Неккеру.

— Прости меня, Оливер, — тихо попросил он, — я дурак.

— Мне нечего прощать, — сдержанно ответил Оливер, — я только думаю, государь, что вам не следовало так себя компрометировать. Лучше было приказать гвардейцам искать меня, чем одному, без стражи, в такой час показываться всем низшим дворцовым служащим. Мой слуга Даниель Барт испугался приступа лихорадки госпожи Неккер и явился за мной…

Он громко позвал:

— Даниель!

Появился растерянный Барт. Оливер слегка улыбнулся.

— Расскажи его величеству, где ты меня нашел и как ты меня сюда доставил.

Даниель Барт смущенно откашлялся.

— Я застал мейстера в его горнице — произнес он, запинаясь, — он был один и читал. Я сказал ему, что госпожа очень больна и его требует. Он сомневался, идти ли ему, тогда я разозлился, схватил его и понес. Я думал…

— Ладно, довольно, — перебил Людовик и принужденно рассмеялся. Барт вышел за дверь.