Альфред Нойман - Дьявол

— Ну как, Оливер, поправляется Анна?

Неккер, идя за ним, ответил не сразу. Ему вдруг показалось, что под жалко и немощно сгорбленной спиной короля таится такая же внутренняя боль, как и в тот злополучный вечер, когда он подал ему одному его столовый прибор. Но, как будто раздраженный внешним спокойствием короля, он еще отказывал ему в сострадании и ответил довольно странно:

— Если бы вы еще продолжали страдать, государь, то я сказал бы вам: может быть.

Людовик быстро обернулся и с удивлением взглянул на Оливера.

— А ты этого не знаешь? Ты не знаешь того, что я страдаю, Оливер?

Неккер колебался еще секунду, разглядывая лицо короля, показавшееся при свете факела бледным, беспокойным и грустным. Затем он сказал:

— Может быть, она и поправится, государь.

Гроссмейстер энергично и успешно действовал на юге. Его прекрасно вооруженное и дисциплинированное войско с легкостью и без особых потерь наносило поражение едва сформировавшимся отрядам Арманьяка и Немура. Так как оба эти сеньора первоначально имели своей задачей лишь замкнуть кольцо новой лиги, окружавшей Людовика на юге, то оба они одновременно были изолированы, благодаря политическим событиям, и приведены в смятение неожиданным наступлением короля. Только пожалованье их союзника Карла Французского соседней областью Гиень в качестве лена дало им понять, что королевская армия уже разрезает их клином. В несколько недель гроссмейстер захватил их земли, маневрируя на крайнем юге против Арманьяка, а в Кэрси и Оверни против Немура. Граф бросился в укрепленный Гасконский замок, Немур — в скалистый Карлат, близ Ориллака. Оба предложили начать переговоры; гроссмейстер просил у короля инструкций.

Людовик желал только головы Немура, так как Арманьяк не принадлежал к числу тех, кто получил амнистию, за участие в первой лиге, к тому же, благодаря своему личному богатству, положению своих обширных земель и союзу с Хуаном Арагонским, он являлся самостоятельным государем, но Тристан требовал и для него судебного приговора, чтобы, избавившись от него, присоединить его земли к короне.

— Уж не воображаешь ли ты, что я их ему оставлю, а его признаю невиновным? — спросил король насмешливо. — Но я не хочу процессов, Тристан, если я их и допускаю, то пусть их будет поменьше, чтобы они производили большее впечатление. С Немуром, а позднее с Сен-Полем, как с государственными изменниками, ты можешь поднять столько шума, сколько тебе вздумается, ну, а граф — это честный враг.

Оливер бросил мимоходом:

— Мне кажется, что Арманьяку пристала смерть героя.

Людовик с удивлением взглянул на него и улыбнулся.

— Совесть идет навстречу? — спросил он тихо.

— Вы этого заслужили, государь, — прошептал Оливер ему на ухо.

— Готовность вести переговоры исключает враждебные действия, — возразил Жан де Бон. — Быть может, Арманьяк пойдет на сдачу.

Развеселившийся Людовик кивнул ему:

— Твоей нежной душе, Жан, не хватает только пострига, а твоей толстой голове тонзуры, — из тебя вышел бы хороший францисканец. Но что можно сделать против превратностей войны? Видишь ли, мой друг, если Арманьяк хочет вступить в переговоры, то волей-неволей он должен отправиться в лагерь моего гроссмейстера. И тогда никакая охранная грамота не сможет предохранить его от шальной пули или иного несчастного случая. Если же он пойдет на сдачу, то крепость будет занята моими войсками, и тогда легко может с ним приключиться какая-нибудь другая беда. И тогда гроссмейстер подобающим образом засвидетельствует от моего имени чрезвычайное сожаление и глубокую скорбь.

Десять отборных шотландских стрелков сопровождали курьера с особым предписанием к главнокомандующему. Теперь Даммартэн мог формулировать свои требования графу от имени короля: капитуляция без всяких условий с обещанием помиловать графа и принять его в Амбуазе как достойного вассала. Арманьяк принял требование. Когда королевские войска заняли крепость, по неизвестным причинам один из телохранителей графа был заколот каким-то солдатом. Поднялась суматоха, раздались выстрелы, и поспевший к месту происшествия Арманьяк был убит пулей в лоб.

Гроссмейстер известил население о прискорбной кончине владетельного графа и о присоединении его земель к короне.

Король, поначалу намеревавшийся захватить таким же незаконным путем и земли герцога, уступил своему профосу, не желавшему и слышать о таком акте, противном правосудию. Соответственно этому сенешаль [71] Сенешаль — одна из высших феодальных должностей. Сенешаль был главным администратором и ведал судом. де Руерг потребовал от Немура, чтобы тот сдался и отдал себя в распоряжение парижского парламента. Немур, знавший, что его горную крепость не так-то легко будет взять, выразил готовность войти в переговоры только потому, что бежавшая с ним жена должна была скоро родить. Однако условия короля понудили его к дальнейшему сопротивлению. Потребовав свободного проезда для герцогини, он прервал переговоры в надежде продержаться довольно долго, так как осаждавшие имели при себе лишь слабую артиллерию; к тому же он полагал, что главные силы под командой самого Даммартэна задерживаются еще на юге Арманьяком.

Людовик, которому известие о сопротивлении Немура несколько отравило радость по поводу смерти его другого противника, резко заметил Тристану:

— Мне кажется, кум, что мы с тобой стареем; ты становишься педантом, а это стоит мне времени и людей, к тому же я слабею от благородной уступчивости.

Тристан пожал плечами и замолчал, Жан де Бон, несмотря на сердитое замечание Людовика, в конце их совещания осмелился затронуть вопрос, удручавший его:

— Но вы государь, все-таки настолько сострадательны, что исполните просьбу Немура и разрешите беременной герцогине с ее дамами и детьми беспрепятственно уехать в Ориллак?

Король с раздражением ударил кулаком по столу:

— Теперь за другую мою ногу цепляется филантроп, — вскипел он. — Нет, мой евангелист, этого я не сделаю! Потому что беременность мадам Анжу-Немур скоро приведет, надеюсь, нервы герцога в отчаянное состояние. Он ослабеет, сдастся. Государь не всегда имеет право быть челове…

Он оборвал на полуслове, как бы испугавшись, и повернулся к Неккеру, который стоял за ним и серьезно глядел на него.

— Ты что-то сказал, Оливер? — спросил смущенный Людовик. — Разве ты не разделяешь моего взгляда?

Оливер слегка улыбнулся.

— Вы правы, государь, — отвечал он, — король иногда должен забывать о человечности, которая может ослабить его энергию.

Людовик отвернулся, в замешательстве поводя плечами. Неккер наклонился к его уху.

— Разве молчит ваша совесть, государь, когда вы сами молчите?