Роберт де Ропп - Если я забуду тебя…

— Ты сошел с ума, Симон бен Гиора [5] В еврейских именах слово «бен» обозначает «сын такого-то», т. е. Симон сын Гиоры (сын прозелита). ? Разве мало нам несчастий с Гессием Флором, без того чтобы ты публично оскорблял его здесь, в Храме?

На эти слова человек с корзиной поднял руку и взглянул на Езекию сверкающими от гнева глазами.

— Послушайте этого друга римлян! — гневно крикнул он. — Слушайте Езекию, фарисея. Вы, вожди народа, так то вы подражаете мужеству Моисея? Моисей вывел наших праотцов из-под египетского гнета, а вы заставляете нас склониться перед тиранией Рима. Должны ли мы стоять как овцы, когда они отнимают все, что у нас есть? Альбин остриг нас, Флор сдирает даже шкуру, а вы , вы — вожди народа, хотите, чтобы мы спокойно сидели, пока он разделывает нас.

При этих словах люди оживились и стали выкрикивать одобрение. Езекия в муке сжал свои руки и полуиспуганно, полугневно воскликнул, умоляя их выслушать его:

— Глупцы! — крикнул он. — Неужели вы позволите хвастовству этого человека околдовать вас? Неужели вы столь слепы, что угодите прямо в ловушку, приготовленную для вас Флором? Почему он старается вывести нас из себя, потому подталкивает нас к исступлению? Даже ребенок видит, что у него на уме: посеять пламя мятежа, довести нас до восстания, чтобы в общей неразберихе его преступления были незаметны. Вы считаете, Цезарь не знает о его грабежах? Неужели вы не понимаете, что у нас тоже есть друзья в Риме? Дайте нам лучше обратиться к Цезарю с просьбой прислать честного прокуратора, чем нашим мятежом обрушивать на наши головы ярость Рима.

При этих словах на лице Симона появилось презрение и он с издевкой заговорил о вере Езекии в римское правосудие. И опять-таки, в том, что он говорил, было немало правды, ведь римские законы и правосудие, столь знаменитые когда-то, приобрели ныне дурную славу. Императоры не считались с законом, а тираны вроде Тиберия, Калигулы и Нерона правили не по закону, а по своим прихотям. Если сами римляне не могли надеяться на правосудие Цезаря, еще меньше могли надеяться на это евреи. Поэтому Симон и говорил с презрением о римском правосудии, и с еще большим презрением о трусости фарисеев, которые дрожали при одной мысли о месте Рима и приходили в ужас от гнева Гессия Флора.

— Беги домой, старуха, и спрячься под кровать.

При этой насмешке Езекия вспыхнул, выпрямился и сдержанно ответил Симону бен Гиоре.

— Я не трус, — произнес он. — Фарисеи пастыри народа. И наш долг перед Богом вести народ к спасению, а не в пасть волка, как это делаешь ты. Гессий Флор ненавидит нас, потому что знает, что виноват перед нами, и что мы презираем его. А теперь ты публично оскорбляешь его и подстрекаешь народ к мятежу. Ты думаешь, что тем самым пристыдишь его? Что насмешки и осмеяние смягчат его сердце? Когда он узнает, что ты сделал, он нагрянет в город со своими солдатами, и на улицах прольется кровь. И виноват в этой крови будешь ты .

Этот мудрый совет не ослабил гнева Симона бен Гиора, он, казалось, даже еще больше разгневал его, потому что он тряс кулаком перед лицом Езекии и обвинил его в бедственном положении евреев.

— Ты и такие как ты продали нашу страну в рабство, — выкрикнул он. — В прошлом мы были сильны и свободны, и нас уважали все народы. Мы не боялись лить кровь врагов или рисковать нашими жизнями во имя свободы. А теперь нас возглавляют трусы, ведут старухи слишком слабые, чтобы держать меч. Жалкие пастыри все вы, вы — священники и фарисеи! Вы продали нас, связанных с кляпом во рту, римлянину Помпею. Вы открыли ворота перед его легионами и впустили его в Иерусалим. Вы отдали нас Риму, а римляне обращаются с нами как с рабами, потому что мы ведем себя как рабы. Мы — потомки Авраама, мы — чьим царем был Соломон, ныне жалко пресмыкаемся у ног грабителя Гессия Флора. Но пришло время покончить с этим! Если в Иерусалиме прольется кровь, пусть это будет римская кровь. Надо показать им, что не все мы превратились в женщин. Покажем им, что дух Самсона и Иисуса Навина по прежнему живет в нас.

И тут раздались такие крики, что можно было подумать, что они действительно сошли с ума. Езекия поднял руки и попытался заговорить, но его голос потонул в криках толпы и Симона бен Гиоры, подбивающего их к насилию, выкрикивая яростные обвинения против фарисеев и первосвященника. Настроение толпы было такого, что она с угрозами надвигалась на старика, который отступал к парапету очищения, по прежнему уговаривая их прислушаться к его словам. Случившееся потом было постыдно, и я не думаю, что это произошло бы, если бы люди не были столь озлоблены, и если бы в толпе не было такого количества зелотов, которые, как я уже отметил, были дикими как звери, которых напоминали. Один из этих дикарей поднял руку и ударил старика, и сразу же словно свора собак над ним сомкнулись остальные. Он исчез под их воздетыми руками и ногами, так что казалось, что они разорвут его на части.

Этого Британник уже не мог вынести, как не мог быть в стороне от драки и сразу решил, что мы принимаем сторону старика, поэтому вылез вперед, чтобы преподать буянам урок. А я, зная, что бесполезно его сдерживать, выхватил меч, который носил, и двинулся к ним, в то время как Британник раскручивал длинный кнут, который взял с собой из колесницы. И я ним он принялся за дело, со всей силой направив вперед удар, ловко щелкнув кнутом одного человека из толпы, который с воплем боли повернулся, чтоб взглянуть на нападавшего. Услышав крик, вся толпа бросилась избивать Езекию, который теперь лежал без сознания, скорчившись у парапета. Вместо этого они повернулись к нам, и увидев, что против них был только светловолосый варвар в алом плаще и римский юноша, еще не надевший тогу, их первоначальная тревога сменилась презрением. Словно злая собака Симон бен Гиора зарычал, что римлянин поспешил на помощь друзьям римлян.

— Убирайся, мальчишка, — крикнул он. — Убирайся, пока мы не прикончили тебя!

Я был в гневе, видя, что старик истекает кровью у парапета, и презрительно ответил Симону бен Гиора.

— И это твоя хваленая доблесть? — я говорил по арамейски. — Это так ты ощущаешь силы, которые дает тебе кровь Самсона, избивая старика, да еще во дворе Храма? Разве закон не требует от тебя уважать старших и ученых?

При этих словах он оскалил зубы и стал еще больше похож на пса. Я заметил, что моя насмешка проникла сквозь его толстую шкуру.

— Ты, римская свинья, — крикнул он, — уж не собираешься ли ты учить меня закону?

— Нет, — ответил я, — хотя похоже тебе действительно нужен учитель. И хотя я римская свинья, я не сражаюсь со стариками. У меня нет твоей смелости. В моих жилах не течет кровь Самсона и Иисуса Навина.