Роберт де Ропп - Если я забуду тебя…

Теперь, когда наши лучники согнали о стен защитников, вперед были вытащены тараны, и было осуществлено последнее нападение на мощную каменную стену, защищающую подступы к крепости Антония. День за днем тараны колотили по ее поверхности, пока в конце концов не сделали пролом. И тут, когда камень неожиданно рассыпался, мы обнаружили, что перед нами стоит вторая стена, спешно возведенная зелотами. Ее мы тоже разнесли по кусочкам, проложив пути к крепости — крутой склон, покрытый зазубренным камнем, предательскими ловушками и опасностям. И так опасно было приближение к крепости Антония, что Тит, не желая губить своих людей, не отдал приказа о немедленном наступлении, а произнес речь, подчеркивая, как благородно умереть в сражении, а не в старости, и велел идти в пролом добровольцам. Солдаты, однако больше склонялись к тому, чтобы умереть в постели, без сомнения вспомнив наш опыт в аналогичном положении у Иотапаты, где на нападавших было вылито кипящее масло. В конце концов один из сирийских воинов по имени Сабин вышел вперед и предложил забраться по опасному склону, и я не мог не подивиться тому, что смелая душа часто помещается в презренном теле, потому что этот Сабин был таким черным и морщинистым, что больше походил на сморщенный солнцем труп, чем на живого человека, и все же, с таким костлявым телом, он был смел словно Геркулес. За ним вышли еще одиннадцать человек, и все они сразу же начали атаку, а за ними с земли взволнованно наблюдали римляне. Страшно было смотреть, как они поднимаются, подверженные со всех сторон нападениям копий и стрел врага, а сверху на них катятся огромные камни. Все взгляды были сосредоточены на Сабине, который уже добрался до вершине склона и кажется собирался ринуться на крепость с голыми руками И его успех так поразил защитников, что они побежали прочь, думая, что он лишь первый из большого войска. Но изменчивая фортуна, вечный враг героев, заставила его подскользнуться на одном из камней и с грохотом упасть. Пока он пытался встать, зелоты сразу же бросились на него, зарубили, а потом забрасывали камнями, пока он не был погребен под ними. Так погиб Сабин и большинство тех, что были с ним, и конечно его гибель не ободрила нас, ведь атака на крепость казалась верной смертью.

Тит велел остановить операцию, чтобы дать легионам отдохнуть, пока он не придумает не столь дорогостоящий способ штурма крепости Антонии. Однако в эту ночь простой солдат по имени Лепид член личной охраны Тита, пришел ко мне и попросить выслушать его предложение. Этот человек сражался рядом со мной, когда мы вошли в Иотапату, и видя бесспорное сходство между нашим нынешнем положением и тем, что существовало там в конце осады, предложил, чтобы мы повторили предыдущую попытку. И потому, получив разрешение Тита совершить такую попытку, я собрал группу из двадцати ветеранов и позаимствовал у Пятого легиона трубача. Затем, ранним утром, когда Морфей, бог сна, наиболее крепко овладевает людьми, мы полезли по склонам к крепости, надвигавшейся на нас на фоне звездного неба. На нас не было доспехов, ведь если бы кто-нибудь из нас упал, кляцанье нагрудника о камни беспорно пробудило бы весь гарнизон. Мы несли мечи, привязанные веревкой к заплечью, а щиты оставили, так как наш успех полностью зависел от элемента внезапности. Если бы нас увидел один из часовых, у нас не было бы никаких шансов выжить.

В темноте мы прошли через разрушенную стену и по острым камням забрались в спящую крепость. У нас не было света, и мы даже не могли разглядеть защитников, однако собрались вместе и шепотом дали сигнал нашему трубачу. Сделав глубокий вздох, он выдул такой сигнал, что его мощь могла бы пробудить мертвого, мы же с шумом стали бить о мечи друг друга. Этот ужасный шум поразил защитников паникой, так как они вообразили, что в крепость тайком проникла вся римская армия. Сам Тит и его отборные войска бросились вверх по склону и ворвались в крепость, отбросив защитников во двор язычников Храма. И столь стремительна была наша атака, что мы дошли до самых стен Святилища, пока с приходом рассвета зелоты не поняли, сколь малы наши силы, и не вытеснили нас со двора после сражения, которое длилось большую часть дня. Нам пришлось отступить в крепость, но разместив на ее стенах лучников, мы сдерживали зелотов, чтобы в дальнейшем они не могли отбросить нас. Эта атака случилась двадцать четвертого июля, но сопротивление зелотов было столь неистовым, что Тит не желал предпринимать какие-либо шаги, которые могли бы привести к разрушению Святилища, и мы подготовились к началу штурма дворца Святилища не ранее двадцать седьмого августа.

И вот в то самое время, когда судьба Святилища была брошена на весы, а Тит решал, продолжать ли ему попытки спасти Храм, я проходил во время поздней стражи через передний двор Антония выходящий на Храм. В свете звезд я мог видеть частично разрушенные портики и ровную дорогу, которую сооружали солдаты от самой крепости до стен Святилища, которая бы позволила им принести осадные машины к святому комплексу. Пока я медленно шел среди внешних работ, мое внимание привлек ужасный шум идущий с некоторого расстояния от меня. Крики были мешаниной проклятий на греческом, арамейском и арабском, и хотя я был уже привычен к клятвам и проклятиям солдат, я редко слышал столь богатую смесь. Побежав на шум, я увидел двух арабов с женщиной, схваченной ими, и я не сомневался, что эти мерзавцы собирались сыграть свою обычную мерзкую шутку. Я бросился на них размахивая мечом, и тогда они оставили пленницу и бежали. Схватив женщину за руку, я крепко держал меч в другой руке, потому что мы научились подозревать измену, когда имели дело с беглецами, которые, если это были фанатики-зелоты, считали похвальным заколоть схватившего их римлянина, думая, что так они обеспечат себе путь на небеса. Но у пленницы не было агрессивных намерений, и она настойчиво просила немедленно отвести ее к Титу, потому что она должна передать ему важное послание. Ночь была темной, и мы не могли разглядеть лиц друг друга, и в любом случае, Мариамна была до того изможденной, что я вряд ли бы узнал ее. Однако, ее характерный хриплый голос и странная манера произносить некоторые греческие слова дали мне возможность узнать свою пленницу. Я оборвал ее речь, произнеся:

— Я — Луций Кимбер. Ты не Мариамна?

Она издала такой крик радости, что я без дальнейших вопросов понял, что не ошибся. Выкрикивая благодарность Богу и удивляясь необыкновенным совпадениям, что именно я должен был спасти ее, она стала почти невменяемой. Она обвила свои костливые руки вокруг моей шеи, и хотя она кошмарно пахла, проведя в заключении шесть месяцев и не имея возможности вымыться, я тоже с радостью обнял ее. Затем, заявив, что ее жизненно важное послание может подождать, пока она поест, я отвел ее в крепость, где на кухне, обслуживающим Пятым легионом, был приготовлен вкусный бараний бульон, так как Тит распорядился кормить тех, кто бежал к римлянам, а этот бульон мог усваиваться их ослабшими желудками, в то время как от хлеба пленников лишь рвало, и они часто умирали. И здесь при свете факелов, я понял, как ужасно она была истощена, ее кости выпирали сквозь плоть, одежда была в лохмотьях. Я принес ей чашу бульона, и когда она выпила ее, то казалсь ее силы воспрянули, словно уже один запах еды оживил ее. Она притянула меня ближе и рассказала свою историю, объясняясь по арамейски, чтобы солдаты, сидящие на кухне, не могли ничего понять. Когда она описала появление Ревекки в ее камере, а затем поведала, что та, кого я люблю, ожидает нас в подземном убежище под святилищем, моя любовь и возбуждение стали безграничными. Я даже поинтересовался с некоторым нетерпением, почему Мариамна оставила ее там, на что она ответила, что идти через римские посты весьма опасно, и что нет причины рисковать двоим, когда достаточно одного.