Сергей Званцев - Святые заступники

Церковные иерархи трепетали перед обер-прокурором синода. И все-таки ему приходилось лавировать. Посылая в Таганрог одного представителя так называемого белого духовенства и одного — черного, то есть монашествующего, Победоносцев делал это неспроста. Гермоген выступает с черносотенными проповедями и поэтому привлек доброжелательное внимание царицы. С ним даже обер-прокурору приходится держать ухо востро, но Константин Петрович понимает, что Гермогену тоже не приходится пренебрегать им, обер-прокурором, не ровен час! Поэтому он убежден, что молодой иеромонах прислушается к его наставлению. Конечно, наставление должно быть осторожным, без нажима. Ни одного слова, на которое впоследствии этот ехиднейший Гермоген мог бы сослаться! Полутоны, намеки, недоговоренности. Обер-прокурор хочет провалить таганрогского святого, но ведь царица явно хочет противоположного! Тем более нельзя допускать признания святых заслуг этого прохвоста, Павла Стажкова! Нельзя потому, что иначе царица получит возможность укорять его, Победоносцева, в небрежении делами церковными. Почему-де он раньше не внял гласу свыше? Почему не принял могилку святого под охрану церкви? Почему допустил, что строптивые таганрогские попы охаяли святого в своем заключении? Победоносцев отлично знает, чем руководствовались отцы-протопопы: отнюдь не жаром истинной веры, а простым расчетом. То, что перепадает вдове Стажкова, уходит из жадных рук отцов! Да, но раз уж такое донесение состоялось, а обер-прокурор не опротестовал донесения, то как же теперь признаваться в ошибке?! Ну уж нет!

— Как видно из мнения местного священства, — прощупывающе сказал на приеме у обер-прокурора Гермоген, сорокалетний, черный, как цыган, мужчина, то и дело беспокойно хватаясь нервной шарящей рукой за нагрудный крест, знак священства, — едва ли сей Павел был удостоен божьей благодати. Хотя, с другой стороны…

— Вот именно, с другой стороны, — подтвердил Победоносцев, и Гермоген, всматриваясь в бритое, с нависшим носом лицо обер-прокурора, не заметил ни выражения одобрения, ни порицания. А Победоносцев продолжал:

— Главное, ваше преподобие, добиться истины, ничто другое меня не интересует. Вы, как соединяющий в себе и монаха и священника, и умом и сердцем увидите ее.

— А кто же, ваше высокопревосходительство, поедет со мной? — осторожно спросил Гермоген, надеясь хотя бы с этой стороны понять действительные намерения начальства.

— Поедет отец Евгений, — небрежно бросил Победоносцев, вставая из-за своего огромного письменного стола и тем давая понять, что аудиенция кончилась.

— Отец Евгений? Из синода? — переспросил Гермоген, вставая в свою очередь. Он сразу смекнул, куда дует ветер: раз уж эта хитрая лиса, Победоносцев, посылает одного из фактических воротил своего ведомства, то ясно — не для того, чтобы поддержать царицу в ее борьбе с равнодушным отношением обер-прокурора. Примем к сведению!

Гермоген на прощание хотел было благословить хозяина квартиры, но сообразил, что тыкать обер-прокурору в губы руку не след. Победоносцев отпустил гостя легким кивком головы, от чего тот в душе взъярился, но что тут было делать? С этим костлявым чертом не очень-то поборешься. Вот разве при случае…

В Таганроге отцы были встречены на вокзале лицами духовными и светскими. Еще бы! В телеграмме о приезде имелись пугающие слова: «По указанию обер-прокурора святейшего синода». Из встретивших надо упомянуть преподавателя слова божья в мужской гимназии протоиерея Стефана Стефановского, ярого черносотенца, и протоиерея Баландина, сбросившего потом, в 1905 году, свой сан. Из властей был полицмейстер Джапаридзе, высокий старик с седыми баками, как у царя Александра Второго, и член городской управы Платонов, промотавшийся помещик. Примечателен он был только своей дочерью — красавицей Ариадной.

Поезд замер, из вагона первого класса вышли две рясы, черная и белая. В руках у чернорясника был изящный дамский чемоданчик — несессер, у отца Евгения — большой набитый портфель. Встречавшие попытались подойти под благословение, но приезжие сделали вид, что они этого не замечают. Белая шелковая ряса отлично сидела на высоком и статном священнике. Несмотря на бороду, было в его лице что-то актерское. Поверх рясы на серебряной цепочке висел тяжелый серебряный крест.

Иеромонах в черной, тоже шелковой, рясе, в черном клобуке, с загорелым лицом, точно он приехал не из Петербурга, а из Крыма, привлек всеобщее внимание. О нем уже шла слава как о церковном ораторе и будущем епископе. Он ступил на дебаркадер первым и, выслушав представляющихся, обратился к священнику Баландину неласковым тоном:

— Это вы, батюшка, возглавляли комиссию по проверке святости усопшего Павла?

Баландин, средних лет священник, с несколько вялым лицом, вспыхнул и ответил так громко, что все на него посмотрели:

— Да, именно я!

Гермоген, уже не обращая на него внимания, шагнул вперед, заставляя и отца Евгения двинуться с места. Полицмейстер, привычно придерживая шашку, почтительно догнал иеромонаха, как бы признавая в нем старшего, и доложил:

— Коляска в вашем распоряжении!

Отец Евгений промолчал, а Гермоген отрывисто сказал, точно выругался:

— Спаси вас господи!

В доме Марии Величко Гермоген вел себя по-хозяйски. Задавая вдове вопросы, резко обрывал ее, когда она вдавалась в ненужные подробности. Отец Евгений больше молчал, и иеромонах стал все чаще с беспокойством посматривать в его сторону.

— Святой жизни был муженек, истинное слово, святой! — суетилась пожилая женщина с несколько странными для ее лет манерами, видимо сохранившимися от былой профессии: предложив гостям выпить с дороги, сама опрокинула в рот стакан водки, закусив соленым сухариком; как-то не к месту подмигивала и даже подталкивала в бок то Гермогена, то протоиерея локтем, как бы заигрывая; вдруг начинала говорить блатным языком. Левое крыло ее носа было изъедено застарелой болезнью и заклеено пластырем.

— Муженек? — ехидно переспросил Гермоген, — а разве вы были замужем за Павлом?

— Марухой у него была, — откровенно и уже немного пьяно засмеялась хозяйка, — ну и что? Не я в святые лезу, это он святым был!

— Землицей с его могилы торгуете? — вдруг спросил отец Евгений. Это была его первая фраза. Гермоген с неудовольствием взглянул на него, но промолчал. Вдовица заплакала:

— Зачем вы, отец, так сурово?

Она его называла отцом, хотя годилась ему в матери. Впрочем, годилась ли она с ее повадками кому бы то ни было в матери?..

Отец Стефан Стефановский участвовал в комиссии Баландина и дал свою подпись под заключением об отсутствии каких бы то ни было данных для признания давно умершего пьянчужки Павла Стажкова святым. Священник Баландин председательствовал в комиссии по той причине, что был пограмотнее: он единственный среди местных попов кончил духовную академию, а остальные, в том числе и Стефановский, с превеликим трудом закончили всего лишь семинарию.