Аркадий Макаров - На той стороне

– Мне с Василием помириться надо. Дай для такого случая спиртику. Я тебе тоже чего-нибудь дам. Ну, хочешь, перед отцом за тебя заступаться буду, а?

В те времена спирт медицинским работникам выдавался не как теперь – по каплям да под расписку. Дезинфекцию рук и инструмента чуть ли не карболкой делают. А тогда – надо – получи! В деревнях антисанитария, дети золотушные, а прививки делать надо стерильно. Упаси Бог, абсцесс начнётся! Осудят. Поэтому для медработников спирта не жалели. Мода на всеобщее пьянство ещё не подошла. На работу ещё трезвыми ходили. Попробуй не так – саботажник!

У Настёнки спирт, конечно, был.

– Ну, если для того только, чтобы помириться, тогда – на! – сестра протянула объёмистый пузырёк. – Держи!

Сергей смахнул склянку в карман и нырнул, не сказав спасибо, в дверь.

До Вердеревщино, где жил «Макарыч», – рукой подать, и они уже минут через двадцать сидели с ним на завалинке, закусывая малосольным огурцом забористую жидкость.

– Говоришь, сестра спиртяги дала, чтобы я твои безобразия скрыл, да? – пока ещё не касаясь главного вопроса, выпытывал у Сергея товарищ.

Было видно, что он пока остерегается услышать результат. Тянет время. Зачем спрашивать вслух, если по глазам и так всё видно? Но оставить свадебный вопрос нерешённым он не мог. Не таков был характер у «Макарыча».

А его друг всё топтался на месте, всё ходил вокруг да около, избегая переводить разговор в ускоренное русло:

– Ты, Василий, эта, не тужи. Не успел я с Настёнкой переговорить. Она на работу спешила. Да и отец был рядом. А ты знаешь, какой он? Запрёт её дома и на улицу пускать не будет. А меня из дома всё норовит выгнать. Говорит: «Иди снова к своим чуркам, ягнок бродячий! Может, тебе там башку отрежут, как дураку Сеньке». Это он про брата своего, дядю Семёна говорит, с которым мы через границу к туркам ходили за гашишем. Ну, за «дурью» этой.

– Э, да ты контрабандой занимался! Тебя и так, без суда, шлёпнуть надо – подначил товарища «Макарыч».

– «Контрабанда», говоришь? Ну, да – контрабанда. Мы эту самую «дурь» по весу на золото меняли. Один к одному. Баш на баш. Дядя Семён – вот золотой мужик был! – царские десятки, как пистоны, в бадик заряжал. Нога-то у него была одна простреляна, он и ходил с бадиком. А я у него, вроде, за сына был. Если на пограничников напорешься – легче отмазаться. Тогда дядя Семён бьёт меня по затылку, кричит, что я из дома убежать хотел на ту сторону, а он за мной по следу шёл, вот и выловил стервеца! Да этим бадиком меня по спине. Иногда больно, спасу нет. Ну, кордонники нас, конечно, и отпускали. Чего с ребёнка спросишь? Не, я гашишем не пользовался. Дядя Семён мне бритвой чуть губы не отрезал, когда я хотел чинарик замастырить. Видишь рубец на губе? Он взял да и чиркнул меня для острастки. А годков моих семь или, может, восемь было. Он меня отпросил у отца. Говорит: «Пускай Сергуня со мной в Батум съездит. Отдохнёт. Мope посмотрит. А у вас ему всё равно с голоду помирать. Коммуняки житья не дадут. Революция, – мать её так!

Бывало, через горы сходим на ту сторону, отоваримся – и обратно. У дяди Семёна там один турок свой был. Из бывших пленных, ещё с той войны крымской. По-русски говорил, ну, вот как я. А дядя Семён ещё с аджарцами знался, с абхазами всякими. Ещё при царе на каторге с ними сдружился. Принесёт пакетик в чайхану, а чайханщик ему за это золотой червонец даёт. Бумажным деньгам дядя Семён не доверял. Говорил: «Они даже на подтирку не идут, на, попробуй!». А золотые монеты он в бадик заряжал. Клюшка эта у него из обожжённой чинары была сделана, как прут стальной. Всегда при нём. Я тебе ещё тогда рассказывал, что колено у него было простреляно, не гнулось, Это, когда, он с Чулыма бежал, с каторги, вместе с партийными. Не рассказывал, говоришь? А-а… Это я тогда кому же рассказывал? Ну, ладно!

Вот пошли мы ночью на ту сторону, за кордон к туркам. Дядя Семён тропинку бадиком щупает. Слева скала бок обдирает, а справа – пропасть, впереди – страх и ужас. Перевалили мы туда благополучно. Легли за валун отдыхать. Ночь томится – дышать нечем. По щелям цикады цвиркают. Ну, как сверчки наши, только на воле живут. Я и задремал. Вдруг, пинок по рёбрам – вставай, мол, чего, малец, заспался? Вскочил – солнце из-за горы уже в наш валун упёрлось. А по бокам два турка-пограничника, башибузуки, смеются. Дядин костыль разглядывают. Кручусь – а где же сам-то он? Лежит дядя Семён, щерится, шея разломана, как у барана резаного, а глаза в меня уткнулись, и не узнают вроде. Я, сперва, ничего не понял. Тряхнул со сна головой – смотрю, а дядя Семён всё так же лежит, только из разлома на шее кровь потихоньку сочится прямо в болото чёрное, зелёными мухами обсиженное. Откуда они только взялись? Тьма мух! Я и присел на камни. Стоять не могу и кричать не могу, изо рта только бульки идут. Подхватывает меня турок под мышки, ставит на землю, а я снова валюсь. Такая слабость напала, и между ног мокро.

Поговорили они что-то между собой, оскалились, взяли меня за руки и за ноги, раскачали – да и в колючки, где пропасть туманилась. У меня сразу ночь перед глазами встала, и звёзды закружились, как мухи. Очнулся – солнце жарит, а я, как барин, лежу. Между двух камней застрял. В голове молотки колотят. Прислушался – одни молотки в голове, ничего не слышно. Кое-как выкарабкался и на карачках обратно к аджарцам пополз. Как мы ночью шли – ума не приложу! Чтобы снова в пропасть не загреметь, я так на карачках и вышел. Колени в кровь иссадил.

Да, про что это я? А-а, вон к чему! Плесни-ка мне ещё!

Перед друзьями, рядом с поваленным амбулаторным пузырём, стояла чуть початая бутылка местной «монопольки».

Товарищ набулькал рассказчику в подставленный стакан.

– Ну и врать ты здоров! Турки и тебе бы секир-башку сделали.

– Может и сделали бы, если я бы не обоссался. А так, они посмеялись да и сбросили, как мешок с навозом, меня в расщелину.

Побрезговали.

Ты вот слушай, к чему я это вспомнил-то. Живут там красавцы – абреки, по-ихнему. Ну вот, как мы с тобой. Как пора жениться приходит, они сразу же высматривают невесту, ночью переломят через седло – и в горы! Денёк-другой побудут в горах и в свой аул возвращаются. Считается у них, что они уже под небом обвенчались. Отец такую дочь ни за что обратно не возьмёт. Закон гор! Никакого бакшиша! Сумел – увёл. Не сумел – пулю меж лопаток всадят, или кинжалом – шварк под ребро! Да. Плесни ещё! Нам с тобой сегодня не работать. Выходной. Имеем право!

Приятель снова налил ему в стакан, не забыл и себя. Разломил надвое краюшку:

– На! Говори, что сказать хочешь!

– А что сказать? Думай сам, голова не для вшей. Если ты и взаправду жениться вздумал, то я тебе помогу. Роднёй будешь. Только смотри, чтобы всё честь по чести было. Иначе – вот он!