Аркадий Макаров - На той стороне

Сергей вытащил из-за пазухи маленький, не больше портсигара пистолет.

…В свои молодые дурачьи годы я не раз выпрашивал у дяди Серёжи эту историческую игрушку, которая досталась ему, как память от старого флибустьера и контрабандиста Сени Монгола, рискового дяди Семёна, зарезанного турками на потаённой каменной тропе при восходе батумского солнца.

Дядя Серёжа всегда старался не понять мою заветную просьбу, уходил от разговора или, выпив предложенный стакан, взмахивал перед глазами раздробленной немецкой пулей ладонью, вроде отдёргивал от лица занавеску, вытирал повлажневшие губы и молча уходил домой, не слушая моих объяснений в необходимости передать ствол мне.

Но это было много-много лет позже, а пока два товарищ сидят на завалинке деревенского дома и решают какие-то свои неотложные дела за початой бутылкой.

Стояло время великого надлома, кумачовое время коллективизации…

– Спрячь пушку! – повеселевший товарищ ладонью отстранил направленный на него курносый английской выделки пистоль – Ещё будешь? – показал глазами на бутылку.

– Не! – круто махнул головой другой. – Хватя!

– Ну, тогда пойдём в амбар спать, чего людей выпивкой смущать?

Два друга, обнявшись, пошли за огороды к добротному, ещё старых времён, рубленому на два ската строению.

Мысль выкрасть в русском селе невесту была насколько абсурдна, настолько и верна.

Тогда в нашей глубинке порядки были ещё строгие, а мораль правильная. Надкушенным яблоком брезговали. Девчата блюли свою честь и без мамкиного надзора. Парням лишнее не позволялось. Все про всех всё знали – и не приведи Господи, в любовном порыве оступиться! Если до дёгтя на воротах невесты и не дойдёт, то замуж ей, наверное, придётся выходить или за вдовца, или в другую деревню по предварительному сговору за очень уж нетребовательного жениха, потерявшего от нескромных прелестей голову.

Конечно, случалось всякое, но стержневая линия была такая.

Поэтому даже если яблоко оказывалось дубовым, а зубы хлипкими, то проведённая с парнем ночь, уже гарантировала наверняка – податливость невесты к замужеству.

А уж если парень на хорошем счету у родителей невесты, то свадьба предрешена.

Бредовая мысль пьяного товарища показалась влюблённому киномеханику самой трезвой и засела в голову, как топор в берёзовый комель, с размаху и основательно – не выдернешь.

Беда только в том, что на этот случай, если невеста заупрямится, её родители навстречу жениху не пойдут. Отец Настёнки человек был крутого нрава и несгибаемый в своих убеждениях.

Ещё при первой встрече он почему-то сразу невзлюбил приятеля своего сына.

Доходило до того, что, завидев идущего к сыну бравого киномеханика, он не один раз потихоньку спускал с цепи здоровенного пса, который весь был характером в своего хозяина, и ни за что не хотел подпускать к дому непрошеного гостя.

Однажды, узнав знакомый вишнёвый распах кожаной куртки перед своим окном, хозяин крадучись приоткрыл надворешнюю дверь избы и спустил с тугого рыскала зверюгу-полкана.

Тот, животным инстинктом поняв желание своего хозяина, вышиб грудью калитку и со двора бросился на чужака, намереваясь перехватить горло.

Гость, защищаясь, выбросил вперёд руку, и вишнёвая лайковая хвальба на исподе стала грязно-коричневого цвета.

Мой отец был невысокого роста, но крепкого и ловкого телосложения, ранние упражнения с плотницким топором не прошла даром.

Сбросив на землю пса, он, как потом рассказывали про отца родственники, в одно мгновение вздел в раскалённую псиную пасть руку так глубоко, что полкан, сдавленно кашлянув, осел на задние лапы.

Сжатый в горле кулак запер дыхание, и зверюга, мотнув головой, хотел освободиться от кляпа, но отец, схватив другой рукой кобеля за загривок, ещё глубже вогнал кулак.

Подождав, пока пёс перестал задними ногами отгребать землю, отец вытащил из теперь уже безжизненной пасти, широкой, как волчий капкан, окровавленную руку.

Несчастное животное так и осталось лежать с обнажённым, словно в зевоте, сахарным оскалом зубов.

Гость, сорвав пучок травы, вытер сгустки белой пены и крови с излохмаченного рукава, тряхнул несколько раз прокушенной кистью руки, грустно посмотрел в теперь уже пустое оконце и пошёл прочь от дома, не слыша проклятий в свой адрес Степана Васильевича, который кружил возле своего распростёртого в траве четвероногого друга и простирал руки.

После этого случая на расположение Степана Васильевича к новоявленному зятю было трудно рассчитывать, что потом оказалось именно так.

Может быть, явная безнадёга традиционного сватовства сделала моего отца более решительным, что позже и определило все дальнейшие события и мою жизнь тоже.

По стечению обстоятельств Степан Васильевич, мой дед, был последним в Бондарях единоличником и, чтобы прокормить семью, имел всего десять соток земли, надо было крутиться, как гайка по резьбе, чтобы всё везде было туго стянуто, чтобы ни в одну щёлочку, ни в один паз и зазор не заглянула и не вползла нищенка-нужда.

Было трудно, но радостно на себя работать, не подчиняясь ничьей воле, не сгибая ни перед кем натужно шеи. Одним словом – свобода, просторная, как распашистая праздничная рубаха. Просмотрели агитаторы новой жизни по своей нерадивости, а может, из-за беспокоящего неравнодушия к выпивке. У Степана Васильевича можно было всегда безотказно привести себя в порядок с самого раннего утра. Поэтому небольшое, но справное хозяйство приписать, как полагается, к кулацкому отродью было как-то неудобно – размах не тот, да и хозяин трудится сам, а за умение жить, можно было и не наказывать.

Поняв, что выделенный властью клочок земли не прокормит, Степан Васильевич занялся разведением гусей, благо, что речка под боком, вода не глубокая, берега зелёные, вдоль поймы реки от половодья по целому лету озерки да бочажки – всякая мелкая живность копошится. Вода в болотцах светлая, чистая, синим небом высвечивает из травяного шёлка – раздолье для такой птицы, как гусь.

Вот она, хозяйская смётка! Только откроет чуть свет Степан Васильевич калитку, как гортанное, крикливое стадо снежной лавиной устремляется туда, к воде, а вечером, тяжело переваливаясь с боку на бок, по-хозяйски покрикивая, ведёт всю, уже объевшуюся травки, стаю обратно который раз уходящий от ножа стадный вожак, прозванный за свой трубный голос Горгором.

Правда, этого Горгора пришлось отдать потом на откуп председателю сельсовета, чтобы немного ослабить налоговую удавку. Но это мало помогло. И в очередную компанию по первому сигналу готовое под нож стадо перекочевало на колхозный двор.