Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа

– Пойду, небось, на Дон, теперь, говорят, хорошо карась идёт, жирует, – Кирилл встал, поблагодарил приветливую хозяйку и пошёл на веранду ладить снасти.

– А чего же дома сидеть! Иди! Да к обеду не задерживайся, я сегодня окрошку сделаю. Иди! – Павлина Сергеевна тоже поднялась из-за стола, собирать посуду.

В этот раз для рыбалки Кирилл облюбовал место вдали от села, на «Гусятнике», как называют это место жители. Там в зарослях куги и сладкого сочного тростника наедает жир разное сазанье поголовье. Иногда сюда со стороны Азова, заблудившись в протоках, заходят в гости пусть и немногочисленные, но царственные стерлядки. Кому хоть раз приходилось снимать с крючка эту достойную рыбу, тот никогда не забудет её острые панцирные литые цвета чернёного серебра шишаки на боках.

Осторожно, счастливчик! Лучше прибереги для этого случая брезентовые рукавицы, иначе крови не миновать!

Но стерляди здесь, под илистыми, пусть и богатыми разной насекомой братией берегами, вряд ли ухватишь, да и штраф за неё выше некуда, а сазана или карася, если ты усидчивый, на киллограммчик поймать можно наверняка.

Левый берег Дона крутой, словно огромный лемех, когда перепахивал путь воде истекающей из Иван-озера, отдыхая, сбрасывал в отвал весь чернозём, покрывая им, монолитные плиты известняка, отчего образовались широкие взгорья, на которых древние поселены и обустроили свою жизнь. И до сих пор по берегу Дона, кучкуясь, стоят многочисленные русские сёла и хутора, обогревая степные просторы Придонья.

На одном из таких взгорий как раз и раскинулось известное село, приютившее Кирилла Семёновича Назарова, вполне городского человека, но с крестьянскими корнями, по-матерински приласкав его в доме старой учительницы.

«Хорошо-то как!» – вздохнул полной грудью благодарный гость этих мест, спустившись к воде и раскинув удочки на берегу, заросшем тальником и лопухами по понизовью.

В воздухе сгущалась духота, оплывая маревом на противоположной стороне с полем низкорослой, но уже зарозовевшей, гречихи.

Счастливый рыбачок лёг на раскинутую куртку, искоса поглядывая в ожидании поклёвки на покачивающиеся яркие поплавки.

Рядом, как будто сама по себе шевелилась куга, крохотной заячьей дробью стреляла по воде рыбья мелочь, что-то чмокало, плескалось, вздыхало, но поплавки невозмутимо оставались стоять на месте, выхваляясь нарядом оперений на бесцветной водяной поверхности.

Кириллу надоело смотреть за поплавками, и он, опрокинувшись навзничь, закрыл глаза, отдаваясь умиротворённой природе. Дремота одолела его, и он поплыл далеко-далеко – и от Дона, и от весёлых поплавков танцующих на воде, и от себя самого.

Через некоторое время вроде кто-то неосязаемый, но властный заслонил его лицо, и Кирилл резко открыл глаза.

На уже потемневшей воде, наползая друг на друга, обмахрённые белой кисеёй, ломались волны, заставляя бешено плясать такие неустойчивые теперь, поплавки. Озноб прошёл по узким ланцетовидным листьям лозняка на берегу.

Холодно.

Кирилл потянул замок молнии, сшивая металлической зубастой стёжкой до самого подбородка распах куртки.

Куртка из плотного плащевого материала сразу же загородила его от резких порывов ветра, и теперь стало заметно теплее.

Поплавок удочки закачался, как Ванька-встанька, была в его детстве такая игрушка, заметался по волне, ныряя и выныривая из потемневших вод, но это не было удачной поклёвкой, а только лишь игрой ветра. Вряд ли какая очумелая рыба, прячась от стихии по ямам, схватит его наживку, и он с сожалением смотал на катушку леску, сложил удилища и озабочено огляделся.

А в это время Павлина Сергеевна, выйдя на улицу, почему-то затревожилась.

Она, зябко запахнув вязаную шерстяную кофточку, и потуже, по-старушечьи затянув у подбородка белый в горошек ситцевый платок, осталась стоять, тревожно вглядываясь вдаль.

Зябко передёрнув водную пелену, с Дона потянул низовой ветер. Видно собралась гроза и нешуточная.

Росший на отмели камыш недовольно зашумел, затужил, заскрежетал узкими жестяными листьями, закачался, смахивая на берег с гребня волны желтоватую грязную пену.

Минуту назад, столь приветливые зелёные берега реки стали пустынными и хмурыми, словно природа, сдвинув суровые брови, поросшие лозняком, осокой, конским щавелем, строго взглянула на расшалившихся детей своих, копошащихся в траве, снующих в воздухе, ныряющих в воде, и они притихли, по-детски затаившись и поглядывая из своих укрытий на мать свою, опасаясь её гнева и последующего наказания.

Стало тревожно и неуютно чувствовать себя одинокой, как эта вот веточка донника, желтевшая под всевидящим и равнодушным оком просторного неба.

Маленькой соринкой в нём высоко-высоко, далеко-далеко, кружила безнадёжная птица, в отчаянии бросив свой дом, своё гнездовье, предавшись воле стихии.

Сморгнёт и не заметит эту соринку природа. Не до того ей…

Ветер был свежий и напористый.

Деревья, уставшие и обескрыленные жарой, в ожидании дождя зашумели, залопотали на своём древнем языке, непонятном людям, приветствуя надвигающийся ливень.

Уж очень сухие стояли в последнее время дни.

А им, деревьям, как и всему живому на земле, хотелось омыться в животворной влаге, зеленеть и тянуться к солнцу, пестуя на гибких ветках и стеблях всё, что свистит, скачет, ползает и летает в этом чудесном мире, изменчивом и постоянном, как бывает, изменчива и постоянна сама жизнь.

С другого берега, со стороны лесополосы, ворочаясь и рокоча, прямо по розоватой дымке гречихи, к Дону ползла с холодной синеватой проседью, лохматясь по краям, тяжёлая, набухшая, гружёная дождём туча. В её чреве то и дело вспыхивал огонь, и тогда туча наливалась красным светом. Молний не было видно, но уже чувствовалось, что они вот-вот вспорют брюхатое чудовище, вырвутся наружу и будут полосовать вдоль и поперёк этого громоздкого и неуклюжего зверя огненными хлыстами, погоняя его всё быстрее и быстрее к Дону, к селу на его высоком берегу, за огромным, ещё барских времён парком.

А тем временем там, где сидел незадачливый рыбачок, подминая под себя прибрежный кустарник, туча наползала, наваливалась на крутой берег, и вот она уже заполнила всё пространство, весь мир.

С её лохмов боков из-под огненных бичей скатолись крупные капли влаги, потом крупная ледяная сечка, потом ударил такой раскат грома, что Кирилл даже присел от неожиданности. Он, пригибаясь и втянув голову в плечи, прыжками вырвался из лопушистых зарослей на вытоптанную деревенской скотиной широкую площадку, надеясь найти подходящее место, чтобы переждать грозу.

От коровьего стойла, пустующего и неприютного, пологий берег резко переходил в кручу, обнажая выветренные непогодой и промытые полой водой рыхлые известковые плиты уступами выступающее наружу.