Ярослав Зимин - Корабли надежды

Из восторженных или, напротив, унизительных рассказов о Нельсоне подвыпивших английских офицеров, с которыми Захар свел дружбу на одном из приемов в королевском дворце и поддерживал ее до самого отъезда, у него сложилось впечатление, что Нельсон — натура сложная и противоречивая. Он хотя и религиозен, но не фанатик, чужд догме, ему незнакомо милосердие, хотя о матросах заботился и многих знает в лицо и по имени, коварен, слову не верен. Он капризен, способен нарушить приказ но прихоти, упрям даже во вред себе, суетлив — сначала сделает, а потом ищет объяснение своему решению, но в то же время предусмотрительно стремится изучить все варианты действий своих противников и на каждый случай придумать способ противодействия. При всей обстоятельности подготовки к бою обстановку все же оценивает предвзято, презирает противника. Высокопарен и высокомерен.

Зная Ушакова и его нелюбовь к очернению людей, Захар искал в своих впечатлениях ошибки и не находил. Нельсон открыто подбивал нерешительного и трусливого короля Фердинанда на войну против французов, а это ни к чему хорошему не могло привести. Неаполитанская армия, по твердому убеждению Захара, хороша была на королевских парадах, а вот захочет ли она умирать за короля?

Трудно было понять поведение английского адмирала и в отношении Мальты. Осада крепости, куда менее сильной, чем Корфу, безрезультатно длилась уже много месяцев. Не иначе как русским надо будет помогать англичанам. Без них на суше ничего не получалось.

Захар вез Ушакову также копии нескольких писем Нельсона к Кадыр-бею и копию его донесения в английское Адмиралтейство о беседах с уполномоченным великого визиря Келим-эфенди.

Кадыр-бею Нельсон внушал, что для турок Египет более важен, чем Корфу: «Я надеялся, сэр, что часть соединений турецкой и русской эскадр пойдет к Египту — первой цели войны для османов, а Корфу — это второстепенное соображение».

Что касается беседы Нельсона с Келим-эфенди, то в ней он пытался возбудить подозрительность турок против Ушакова, и вообще против русских. Английскому резиденту в Стамбуле Спенсеру Смиту Нельсон писал: «Я имел долгую и дружную беседу с Келим-эфенди о поведении, которого, по-видимому, придерживается русский двор по отношению к ничего… не подозревающим и прямодушным туркам… Конечно, дорогой сэр, я был вправе ждать, что соединенные флоты турок и русских возьмут на себя заботу о делах восточнее Кандии. Я никогда не желал видеть русских к западу от Кандии. Все эти острова уже давно были бы нашими… Капитан Траубридж был уже совсем готов к отплытию, когда я с горечью услышал, что русские уже находятся там». Нельсон, надо думать, выражал не только личные симпатии и антипатии — он говорил языком лондонского правительства. Это было важно, это нужно было срочно знать Ушакову, а он, Захар, глаза и уши адмирала, бессмысленно болтается где-то в море, ежеминутно готовясь потонуть вместе со всеми сведениями или стать добычей корсаров, хотя в такое штормовое время они вряд ли стали бы рисковать.

Так в тяжелых думах шли дни, пока «Панагия Дука» медленно продвигалась к цели.

На эскадре полным ходом шла подготовка к штурму. Штаб Ушакова разрабатывал подробную диспозицию. На кораблях шли последние парусные и артиллерийские учения, снаряжались бомбы и картечи. На Кефалонии, Св. Мавре, в окрестных деревнях Корфу закупался уксус. Трофейные ядра и бомбы разбирались по калибрам пушек. К огорчению артиллеристов эскадры, многие из трофейных ядер и бомб не подходили по калибру к русским пушкам, зато капитаны кораблей, получившие трофейные медные пушки, были довольны: зарядов для них хватало с избытком.

На учебных стрельбах неожиданно выяснилось, что французский порох оказался почти в полтора раза слабее русского, и тогда стало понятно, почему при стрельбе из крепости пушки, равные по калибру русским, не доставали до кораблей, тогда как корабельная артиллерия успешно поражала цели в крепости. И еще одно стало ясно из рекогносцировочных проходов кораблей мимо крепостных батарей: при стрельбе ядрами, бомбами и книпелями русские канониры тратили на заряжание корабельной пушки примерно одну минуту, тогда как французы — две — две с половиной. Что касается турок, то у них на подготовку выстрела тратилось до пяти минут.

Все это полностью занимало внимание Ушакова, и поэтому доклад Захара, прибывшего в самый разгар подготовки, об интригах английских союзников и обстановке в Италии и на балканском берегу не вызвал у адмирала ожидаемого интереса:

— Потом, потом, — отмахнулся он от Захара, — после штурма поговорим подробно. Сейчас штурм, и только штурм. Отправляйся лучше на остров, свяжись со своими друзьями и начинай подготовку отрядов из горожан. Дай им трофейные ружья, попытайся убедить, что штурм будет успешным. Пусть наберутся куражу и атакуют вместе с турками и нашими батарейцами форт Авраам на севере острова. И ты вот что имей в виду. Греки очень боятся турок Али-паши. Обещай им, если они подкрепят нас своими солдатами, мы турок в город и крепость не пустим, а сразу — на суда и домой. Если же нам штурм не удастся, то будет задержка и турецких солдат привезем больше и, естественно, неприятностей от них прибавится.

— Это мне ясно, Федор Федорович, но будет ли поддержка и какая с моря?

— Северный форт будем брать только с суши. Там берег не позволяет кораблям подойти близко. А вот с юга там будут и корабли участвовать. Свяжись с капитанами «Макария», «Ирины», «Святого Духа» и «Святой Троицы». Они вместе с южной батареей у монастыря святого Пантелеймона атакуют форт Сальвадор на юге. Времени у тебя несколько дней. Как только ветер с норда или норд-веста будет, так мы и начнем. Рассчитывай на 17–18 февраля. Отправляйся, не медли.

Захару осталось только откозырять. Он вспомнил Ушакова в деле у Калиакрии. Тогда он так же горел предстоящим сражением, но восемь лет назад перед ними был только турецкий флот, на решение оставались считанные часы, а сейчас — мощная крепость, ненадежные союзники и 650 орудий в укрепленных батареях у противника. Конечно же, неаполитанские дела отошли в сторону, было не до них, но то, что Ушаков совсем не стал его слушать, Захара удивило.

Захар подумал, что он хорошо сделал, написав обстоятельный доклад еще во время плавания. Теперь, приложив к докладу дневник, который он подробно вел, не пропуская ни одного дня, и солидную пачку неаполитанских и французских газет и запечатав получившийся объемистый пакет своей личной печатью, Захар успокоился: результаты его экспедиции не пропадут, что бы с ним самим ни случилось.

Он нашел Балабина и передал ему солидных размеров сверток.

— Вот, храни и передай Федор Федоровичу, как только кончится штурм. Надеюсь, что собранные мною сведения будут здесь в надежном месте.