Режин Дефорж - Авеню Анри-Мартен, 101

— Это прекрасное средство от насморка. Эй, кузина, подай мне чайник. Осторожнее, не обожгись, — добавил он, протягивая ей тряпку.

Марта вернулась, держа чайник в вытянутой руке.

— О-хо-хо! Он же чугунный! — воскликнула она.

— Так надежней, — ответил он, наливая кипяток.

Некоторое время все молча помешивали ложечками напиток в своих стаканах.

— За ваше здоровье, дамы, — сказал хозяин бистро.

— За твое, Жюль.

— За ваше, — произнесла Леа, торопливо поставив свой стакан на стойку.

— Горячий? Но это как раз и хорошо! — с улыбкой произнес Жюль.

— Я подожду, пока он немного остынет, если вы не возражаете.

Наконец кузен удалился.

— Вы что-то узнали о Франсуа?

— Да не я, а сын. Франсуа велел ему передать, чтобы вы не наделали глупостей. Сейчас он не имеет возможности с вами встретиться. Если хотите ему что-нибудь сообщить, то я могу это сделать. Мой мальчик ждет дома, скоро он должен с ним встретиться…

«…Не наделать глупостей… Легко сказать! Ведь я же ничего не знаю… Завтра я буду нужна Саре, если только Рафаэль не выдаст нас обеих… Что мне делать?.. Что сообщить ему?» — лихарадочно соображала Леа.

— Вы можете передать ему письмо?

— Конечно.

— Правда, мне не на чем писать…

— Я попрошу у Жюля. Пейте ваш грог, а то кузен будет недоволен.

Леа послушалась. Напиток был еще очень горячим, но его уже можно было пить. Он оказался крепким и вкусным. Выпив полстакана, она почувствовала, как по телу разливается приятное тепло. Когда Марта вернулась с листком бумаги, конвертом, перьевой ручкой и баночкой чернил, Леа почувствовала себя намного лучше. Она открыла чернильницу и обмакнула перо.

«Дорогой друг, Камилла оказалась в такой же ситуации, как и С. Дядя Люк, которого вы знаете, советует мне вернуться. Что делать? Вернулся жених моей сестры, а Рафаэль занимается С. Могу ли я ему доверять? Поскорее дайте о себе знать, я чувствую себя совсем одинокой. Целую вас.

Леа».

Она сложила листок вдвое, сунула его в конверт и протянула Марте.

— Вы забыли его запечатать, — сказала та, проводя языком по намазанному клеем краю конверта. — Как только появится возможность, я свяжусь с вами.

— Скажите ему, что это очень важно. Я должна с ним увидеться.

— Бедное мое дитя, я сделаю все, что смогу. Доливайте свой грог и идите, пока не начался комендантский час. Вы приехали на метро?

— Да.

— Вам лучше вернуться пешком. Вы молоденькая, здоровая, дойдете меньше чем за час. Идите по улице Эпе-де-Буа: вы выйдете на улицу Монж, там повернете налево и спуститесь по ней до Сены. Ну, а уж там вы узнаете свой район. Прощайте.

— До свидания, Марта, до свидания, месье Жюль, спасибо за грог, я согрелась и чувствую себя словно на крыльях.

— Это как раз то, что надо. На здоровье!..

После дождя подморозило, но благодаря грогу Леа совершенно не чувствовала холода. Надвигалась ночь, на темных, безлюдных улицах царила зловещая тишина. Леа почти бежала.

Задыхаясь, она остановилась возле сквера Сен-Жюльен-ле-Пувр. На другом берегу Сены высилась темная громада Нотр-Дама. Постояв несколько минут на набережной, дальше Леа пошла шагом. Ей казалась невыносимой даже мысль о том, что, придя домой, она может встретиться с Отто.

На Университетскую улицу она вышла через двадцать пять минут после начала комендантского часа… К двери был привязан велосипед. Хороший знак: Рафаэль все-таки сдержал свое слово! Она открыла замок, отвязала машину и имеете с ней вошла в подъезд. Чья-то рука схватила ее за локоть. Леа едва сдержала крик.

— Это вы, мадемуазель Леа? Не бойтесь, я — друг месье Рафаэля. Он просил вам передать: не приходите завтра на кладбище.

— Вы ничего не должны мне показать?

— Ах, да, я забыл — страницу из книги. Держите, вот она.

Он зажег спичку, чтобы она могла проверить.

— Никуда не уходите из дома, это очень важно. Ждите известий о персоне, которую знаете. Вы не хотите что-нибудь передать месье Рафаэлю?

— Нет… не знаю… Все идет хорошо?

— Я не в курсе. Я делаю все это только для того, чтобы доставить удовольствие месье Рафаэлю, и еще потому, что это намного забавнее, чем сторожить кладбище.

— Как вас зовут?

— Для вас меня зовут Фиалка. Красивое имя, не правда ли? Его дал мне месье Рафаэль. Вам нравится?

— Очень, — сдерживая смех, ответила Леа.

Дома было тихо. Мадемуазель де Монплейне слушала по радио концерт классической музыки. В маленькой гостиной было тепло.

— Есть новости о Камилле?

— Нет, но мы говорили с Лаурой и Руфью по телефону. Через два дня они возвращаются в Монтийяк.

Леа пошла в свою комнату, чтобы переодеться. Вскоре она вернулась, натянув толстый белый свитер и длинную шотландскую юбку своей матери. На ногах у девушки были толстые шерстяные носки — не очень элегантно, зато тепло. Аккуратно причесанные волосы выглядели роскошно.

— Как ты прекрасна, моя дорогая! — воскликнула Лиза. — Молодость — это так здорово! Пользуйся ею, моя малышка, она так быстро кончается.

— Ты думаешь, в наше время так приятно быть молодой?

— Ты права, твоему поколению не очень повезло, — ответила тетушка, вновь принимаясь за свое вязание.

— Франсуаза уехала?

— Да, она ужинает в «Максиме», где жених должен представить ее своему начальству, — с притворным безразличием ответила Альбертина.

— Вас это не шокирует?

Лиза встала, чтобы подбросить в камин угля, поставив сестру перед необходимостью отвечать.

Когда Альбертина подняла голову, то Леа увидела, что ее добрые глаза, смягчавшие суровое выражение лица, были полны слез. Это случалось так редко, что Леа почувствовала смущение. Тетушка сняла очки и стала неловко протирать их.

— Нас это более чем шокирует. Но наш стыд — ничто по сравнению с тем несчастьем, которое ожидает твою сестру.

— Она сама этого хотела!

— Очень плохо, что ты так говоришь. Ведь это могло случиться и с тобой…

— Никогда! Никогда я не полюбила бы врага!

— Ты рассуждаешь, как романтичный ребенок. Этого, может быть, и не случилось бы, если б ваша мать была бы рядом с вами…

— Не говори о маме, прошу тебя.

— Почему? Неужели ты думаешь, что мы страдаем меньше тебя?.. Потеряв ее, твоя тетя и я словно потеряли своего ребенка. И мы непрестанно упрекаем себя за то, что не смогли уследить за Франсуазой. За то, что ускорили ход событий, — может быть, из-за нашего эгоизма. Если бы мы остались в Монтийяке…

— Это ничего бы не изменило.

— Возможно, но если бы мы остались там, все, наверное, было бы по-другому, и мы никогда не простим себе, что не смогли уберечь от ошибки ребенка нашей девочки.

Теперь по морщинистым щекам Альбертины текли тяжелые слезы.

— Тетушка, дорогая, прости меня, это из-за меня, не надо плакать! Лиза, иди, помоги мне ее успокоить.