Режин Дефорж - Черное танго

— Они говорят по-немецки? — спросила американка.

— Леа Дельмас, кажется, говорит. У вас ведь была кормилица или гувернантка, которая обучила вас немецкому языку? — обратилась мадам де Пейеримоф к Леа.

— Не совсем так. Она рассказывала нам сказки, пела песенки и читала стихи по-немецки, но из этого еще не следует, что она обучила нас языку. Она эльзаска и…

— И что? Можно быть эльзасцем и одновременно добрым французом. И притом говорить на своем родном языке.

— Разумеется, если этот родной язык — немецкий, — сухо проговорила Леа.

Ее жесткий тон покоробил мадам де Пейеримоф. Она была удивлена, но ничего не сказала, а только строго посмотрела на Леа.

— Так вы говорите по-немецки? Да или нет?

— Говорю, но плохо, зато довольно хорошо понимаю.

— В таком случае, с разрешения мадам де Пейеримоф, — сказала Лорин Кеннеди, — вы поедете со мной в Нюрнберг.

— В Нюрнберг?

— Да. Именно там будет вестись процесс над военными преступниками.

Для Сары кошмар все еще продолжался.

Ей казалось нереальным и то, что Леа обнаружила ее среди трупов в Берген-Бельзене, и то, что она «бежала» из лагеря, и то, что теперь находилась в военном госпитале в предместье Лондона. Каждую ночь ее одолевали кошмары. Ей снился солдатский бордель, где, несмотря на следы от ожогов, оставленные сигаретами Мазуи, она пользовалась большим спросом среди офицеров СС. Напрасно ее истерзанное тело отказывалось вступать с ними в контакт. Когда из-за этого половые сношения с ней затруднялись, они смазывали себе члены каким-нибудь жиром. Заливаясь гнусным смехом, они говорили, что лучшим из всех был жир, вытопленный из евреев. Когда она в первый раз поняла, о чем шла речь, то тут же потеряла сознание. Ее привели в чувство, окатив ледяной водой. С тех пор всякий раз, когда смазанный всевозможными снадобьями мужской член погружался в ее тело, она произносила про себя имена всех своих погибших друзей; и раз уж ей не хватало мужества покончить с собой, чтобы никогда больше не оказываться в постыдных объятиях этих скотов, она клялась жить только ради того, чтобы отомстить за тех, кто погиб. Но пришел день, когда она перестала нравиться клиентам, и ее отправили на дорожные работы. В лагере Равенсбрюк, куда поместили Сару, ей пришлось терпеть насмешки помеченных зеленым треугольником уголовниц, которые завидовали ее все еще соблазнительным в сравнении с их худобой формам.

— А что, концы у бошей сладенькие?

— Ты, видно, не умела сосать их члены, и поэтому тебя отправили к нам!

— А ты все еще красотка! Это, наверное, от того, что трахалась с бошами!

В приступе ярости от стыда и гнева Сара набросилась сразу на двоих. Ей нетрудно было справиться с ними — они были так худы, что кости проступали не только сквозь кожу, но и сквозь полосатую одежду узниц. В тот же миг она оказалась в кольце изрыгающих проклятия женщин, и только вмешательство капо [1] Охранники из среды заключенных. и охраны с собаками спасло ее от расправы. Обе женщины лежали в грязи без признаков жизни. Охранники приказали шестерым заключенным отнести трупы в крематорий. Сару, с виду спокойную, без малейшего сопротивления с ее стороны отвели в медсанчасть, где молоденькая и прелестная заключенная оказала ей первую помощь и уложила на раскладушку с жесткими от грязи и сукровицы простынями. Сара заснула.

Проснувшись, она увидела у изголовья крупную женщину в военной форме с довольно красивым, несмотря на грубые черты, лицом.

— Я — доктор Шеффер, ассистентка доктора Оберхейзер, врача вашего вонючего лагеря. В вашей карточке записано, что вы — гражданка Германии еврейского происхождения. Значит, вы лишняя в этой стране, не так ли? Евреи — отбросы человечества и, следовательно, должны быть уничтожены. Прекрасно это понимая, наш фюрер решил очистить мир от этих недочеловеков, вернее, полуобезьян. Но поскольку, несмотря ни на что, вы — гражданка Германии, я буду лечить вас, чтобы вы были в форме перед отправкой в газовую камеру.

— В газовую камеру? — пробормотала, поднимаясь с раскладушки, Сара.

— Да. Это эффективное средство для уничтожения сотен и сотен паразитов. Ха-ха-ха! Видели бы вы, как они там, в клетках, извиваются, дерутся, убивают друг друга… Ха-ха-ха! Ну, прямо как вши… Чтобы избавиться от жидовской заразы, нет ничего лучше, чем сильная струя газа под давлением…

Сара схватила ее за горло и с удесятеренной от ненависти силой принялась душить. На крик молоденькой заключенной сбежались капо. Понадобились усилия, по меньшей мере, троих из них, чтобы оттащить Сару от докторши. На шее у Шеффер виднелась красная полоса, вдоль которой кое-где проступали капельки крови. Кашляя и отплевываясь, она пыталась отдышаться. Сара лежала в углу без сознания с рассеченными губами и бровью.

Отдышавшись, докторша принялась пинать ногами неподвижное тело Сары. Она наверняка убила бы ее, если бы одна из капо не проговорила, наконец:

— Оставьте, доктор, она может пригодиться вам для опытов.

Тогда и началось для Сары постепенное сползание в бездну ужаса.

Она провалялась двое суток на соломенном тюфяке в медсанчасти без медицинской помощи и без пищи, получая только несколько глотков гнилой воды от молодой заключенной — польки с ампутированной ногой. На третий день утром с нее сорвали остатки разодранной одежды и, несмотря на то, что она была в сильном жару, поволокли в некое подобие загона, где сгрудились около сотни обнаженных и наголо обритых женщин, возраст которых невозможно было определить. Большинство из них были по сути дела скелетами без рук либо без ног; у кого на плечах, у кого на животе, у кого на груди или бедрах виднелись открытые гнойные и иногда кишащие червями раны. Покрытые коркой засохшей крови, грязи и экскрементов, они лежали либо сидели скрючившись, на сырой земле среди нечистот, гнилой соломы и грязных лохмотьев. Сару скинули в яму, откуда с криками боли и гнева ее стали выталкивать лежавшие под нею женщины. В жару она воспринимала происходящее как нечто нереальное. «Я вижу страшный сон, — думалось ей, — надо поскорее проснуться».

Она «проснулась» только на следующий день от ощущения удушья. Вокруг было темно. Где она? Кто загнал ее сюда? Высвободив с большим трудом руку, она попыталась сориентироваться на ощупь. Под ладонью она ощутила что-то холодное и мягкое, потом что-то твердое и холодное, потом опять мягкое, твердое, снова мягкое, холодное, мягкое… Со стоном Сара выбралась, наконец, из груды тел, под которыми лежала. Все искалеченные женщины из загона, абсолютно все, были мертвы. Сквозь грязь виднелись синие, позеленевшие, серые или желтые трупы. На их лицах застыла гримаса боли, из открытых ртов вытекала густая пена, руки и ноги были скрючены, туловища согнуты неведомой мукой в дугу. Они умерли! Но как, почему и когда? И зачем здесь она, судя по всему, единственная из всех оставшаяся в живых? Совершенно голая, она кружила в надежде выбраться отсюда, наступая то на чью-то голову, то на живот, то на плечо, увязая в зловонной коричневой жиже, спотыкаясь, падая, вставая и снова падая… Потом был смех, хлопанье в ладоши, веселые звуки губной гармошки и внезапно острый запах бензина… О, эти сны!.. Ей показалось, что она проснулась, однако сон продолжался. Скорее всего, голод навевает такие страшные видения… Подумав так, она остановилась — разве можно убежать от снов?! — и, стоя с опущенными руками и закрытыми глазами, стала ждать пробуждения.