Режин Дефорж - Черное танго

— Если ты считаешь, что это лучшее из того, что ты можешь предпринять… — просто сказала Франсуаза.

С Шарлем все оказалось сложнее. Мальчик плакал и был ужасно огорчен. Лишь обещание Леа привезти ему костюм гаучо [13] Гаучо — пастух в Южной Америке. и вернуться как можно скорее немного успокоило его.

Накануне отъезда в Париж она отправилась на могилу своих родителей и Лауры, затем — на могилу Альбертины. Она расставалась сейчас не только со своим детством, но и со своей юностью. В двадцать четыре года Леа чувствовала себя старой, ей казалось, что она ни во что больше не верит. Подавленная одиночеством, она уронила руки на могильный камень. В течение нескольких мгновений за ней наблюдал отец Анри.

— Я пришел попрощаться с вами, ваша сестра сказала мне, что вы здесь.

— Спасибо, отец мой. Я оставляю здесь все, что люблю.

— Нет, они навсегда останутся у вас в сердце, как и Вечная Любовь. Там, куда вы поедете, не забывайте о простых вещах, будьте открыты другим людям, откажитесь от эгоизма; лишь любя, вы будете любимы. Не устрашайтесь жить с открытыми глазами, не скрывая от себя ничего: ни ужасов зла, ни восхищения прекрасным, не опасайтесь, что все ваши деяния и вся ваша жизнь ни к кому и ни к чему не обращены. Величайшая нелепость для человеческого существа состоит в том, чтобы жить, утратив смысл жизни.

— Утратив смысл жизни? Это как раз то, что произошло со мной.

— Вы не имеете права так говорить, подумайте обо всех несчастных. Когда человек все потерял или же все отдал, он чувствует себя глубоко ущемленным и видит перед собой лишь два способа существования: либо он замыкается в себе, закрыт для людей и для всего мира, подавлен и быстро отчаивается и ожесточается, либо, напротив, по мере самоотречения появляется открытость, восприимчивость, рождается интуитивное и страстное понимание всей скорби другого человека. Безусловно, это происходит не без борьбы с самим собой. Каждый сохраняет свой темперамент, свои странности и недостатки… Достаточно не уклоняться от этого. Никогда человек не приходит к этому один. Открытости, о которой я говорю, всегда предшествует встреча. Иногда это встреча нескольких людей, сразу, же достигающих взаимопонимания в главном, устремляющихся друг к другу и одержимых одним желанием: служить. Порой это встреча, поначалу невидимая, скрытая в самой глубине души, с Абсолютом, который по-своему дает о себе знать, увлекая, как друг и задавая вопрос: «Ты хочешь?» И ему отвечают: «Да». Одни называют его Вечностью, которая есть Любовь. Другие никак его не называют, но они тоже любят его и соглашаются.

— На что они соглашаются?

— На любовь. Что есть любовь? Эта неистовая страсть, стремление к общности, взывающие к служению тому, кто страдал больше тебя. Тот, кто хочет жить полной жизнью, каково бы ни было его существование, должен рано или поздно проделать этот путь. В мире есть чем дышать только благодаря тому, что каждый день, там или здесь, повсюду, люди, таким образом, открываются, преодолевая свою скорбь, не желая задохнуться. Они ясно указывают путь, по которому, спотыкаясь, бредет человечество, и ему удается сохранить душу. Нет большего злодея, нежели тот, кому никогда не приходилось или же довелось мало страдать и он не представляет себе, что значит страдать, не видя никакого выхода. Невинны ли они в своем неведении? Конечно же, нет. Потому что для смертных существует только два способа приобщиться к этому знанию: так или иначе самому страдать в душе или же любить. Может ли быть прощен тот, кто прожил жизнь, не зная любви?

— Страдать в душе!.. А как же быть с миллионами мужчин, женщин и детей, которые страдали не только в душе? Они не пребывают в неведении, и они не злодеи, но что же с ними сталось?

— Я мог бы вам ответить, что они пребывают в мире с образом Господа в душе. Я глубоко в это верю. Но вы не хотите меня услышать, ибо ваше сердце преисполнено ненависти. Вы ожесточились. А между тем в вас заложена огромная способность любить. Настанет день, когда вы вновь обретете вашу веру в человека и в человечество… Не улыбайтесь, я знаю искренность вашего сердца и ваше благородство. На первый взгляд вы можете показаться несерьезной, но это обманчиво: вы восприимчивы к переживаниям других людей, вы чувствуете боль, которую чувствуют они. Трудно заставить поверить, что Вечный Бог есть «Любовь тем не менее». В самом деле, как объяснить, что можно быть «верующим тем не менее», когда средства массовой информации представляют нам отвратительные явления, происходящие в мире, равно как и его великолепие? Возможно ли быть «верующим тем не менее»? Для меня это стало возможным, когда я понял, до какой степени неверно наше представление о Вечном Боге. Мы исказили его по образу и подобию человеческому. Когда человек наделен могуществом, он становится владыкой, и это заставляет нас думать, что поскольку Вечный Бог всемогущ, он — владыка…

— Я полагала, что Бог создал человека по своему образу и подобию…

— Именно в любви мы походим на Бога. Бог создал нас свободными, чтобы мы были способны любить. Эта свобода составляет подлинное величие человека. Поскольку Бог есть Любовь, он — «Всемогущий раб». Если бы Бог был владыкой, он был бы достоин порицания. Камю написал: «Никогда я не смогу отдать свою веру Вечному создателю мира, где так страдают и плачут маленькие невинные дети». Надо отомстить за Бога, за то оскорбление, которое ему нанесли, представив его как Всемогущего владыку. Надо отомстить за него, показав, что он есть «Всемогущий раб любви». Нужно также отомстить и за человека, ибо он чудовищно обманут.

— Отомстить за человека? Да, в этом я вас понимаю. Но как?

— Любя. Отомстить за человека, отомстить за Бога, любя.

В лучах заходящего солнца лицо монаха светилось добротой и любовью. Любовью к Богу и к людям, которую он пытался передать Леа. Девушку тронули его страстные речи, напомнившие ей то, что говорил когда-то ее дядя Адриан. Но куда все это его привело, дядю Адриана, так самозабвенно верившего в Бога и в человека?.. В ад, если ад существовал…

— Я подумаю над тем, что вы сказали, отец мой, и постараюсь не забывать, что месть начинается с любви.

«Отомстить, любя, — подумала она, — надо будет поговорить об этом с Сарой».

Они молча возвращались в Монтийяк мимо холма с крестом, высившимся над деревней. Солнце уже почти скрылось.

Расположившись в шезлонге на палубе теплохода «Мыс Доброй Надежды» и накрывшись пледом, Леа вспоминала последние дни перед отправлением из Франции: ужин в Монтийяке накануне ее отъезда, когда собрались ее родные, Жан Лефевр, его мать и отец Анри. Не сговариваясь, все беседовали о самых незначительных вещах. Леа была со всеми весела и приветлива. Она вот-вот должна была расстаться с ними и думала о том, как она любила их и как ей будет их недоставать. Когда гости разошлись, а остальные легли спать, она обошла свой старый дом, затем спустилась на террасу, прощаясь со всем, что было ей дорого. Всякий раз в значительные моменты своей жизни, перед отъездом отсюда или по возвращении, именно здесь, на этой террасе, с которой открывался вид на виноградники, леса и луга, она черпала силы и решимость. Созерцая в который раз этот безмятежный пейзаж, она предчувствовала мучительную разлуку, отъезд, не сулящий возвращения. Куда она отправлялась?.. Она ничего об этом не знала, а лишь предчувствовала новые страдания.