Иван Ольбрахт - Никола Шугай

— И поймают его живым. А это хуже всего… для него.

Абрам Бер чувствует, почти видит, как они ловят каждое его слово.

— …После сходки мы заходили к новому капитану, был серьезный разговор. — Абрам Бер встал, подошел к окну, поглядел на дождь, точно сильно заинтересованный погодой. Лиц слушателей не было видно.

— Дождь идет! — И так как никто не отозвался, Абрам Бер повторил еще раз, неторопливо возвращаясь на скамью: — Дождь!

И начал говорить. Осмотрительно, понемногу, осторожно, словно расплетая запутанную пряжу. Это не была обычная ложь. Это были поправки к психологическим ошибкам капитана и изложение вопроса в таком виде, как подал бы его сам Абрам Бер, если бы дело доверили ему. Но в душе Абрам Бер уже верил в этот гипотетический вариант как в реальнейшую действительность.

— На сходке капитан не сказал всего. Он, конечно, не думает, что жандармам одним не поймать Шугая. И насчет того, что каждый может пристрелить Николу при встрече — это тоже не всерьез. Эта крайность еще успеется, сейчас он намерен взять Николу живьем. Надо, чтобы Никола заговорил, чтобы рассказал все, что знает. И это капитану удастся. Он уже договорился с двумя товарищами Николы, из тех, кто выпущен из тюрьмы — кто бы это, кстати, мог быть? — и вместе с ними выработал план. Товарищи обещали, что в ближайшие дни захватят Шугая. Этот капитан — голова! Не то что прежний! У него есть список всех людей, у кого Никола ночует, и с ними он договорился тоже. Если сорвется дело с теми двумя, Николу ему приведут хуторяне с гор. Если только Дербак-Дербачек раньше всех не сорвет награду. Он ведь недаром грозился на сходе, что доберется до Николы. Борьба идет не на живот, а на смерть: либо Никола, либо он, и Дербачек это отлично понимает. Нет, не выскользнуть Николе. Теперь уж ни в какую, гиблое дело!

Фигуры в белых рубахах не двигаются.

— А награда немалая! — продолжает Абрам Бер. — Много денег. Ого-го! Целое состояние! Сейчас деньги опять в цене, не то что во время войны, тогда корова стоила много тысяч. За такую сумму брат брата продаст и сын отца.

Абрам Бер начал перечислять по пальцам.

— Первое — это тридцать тысяч от еврейских торговцев. Сразу же на руки, безо всякой волокиты. Деньги уже приготовлены в кассе у капитана. Второе — три тысячи, казенная награда. Затем не забудьте о тридцати тысячах контрибуции, что наложена на Колочаву. Если Николу поймают, власти, конечно, снимут контрибуцию, и деревня, разумеется, не оставит без награды того, кто избавил ее от этой кары. И, наконец, — Абрам Бер загнул указательный палец, — казенное место, что обещал капитан. Кто захочет стать лесником, будет лесником. Хочешь быть путевым обходчиком — пожалуйста. Если тебе нравится всю жизнь ничего не делать, только ходить господам за пивом и колбасой, будешь слугой в канцелярии в Ужгороде. К старости получишь пенсию. Да, много денег…

Абрам Бер минутку посидел молча. Потом поглядел в окно, — дождь уже прошел, — сказал что-то о дровах, поднялся и вышел.

В избе было тихо и душно после теплого летнего дождя. Один из сидевших зашевелился и хотел встать, но остался на месте.

— Николу поймают, Данила.

Молчание. И потом сдавленный, хриплый голос:

— Поймают, Игнат.

— Никола застрелил Дербака-Дербачка! — кричала девочка в красном платке, со всех ног несясь к деревне. — Застрелил! — сообщала она каждому встречному, пока не добралась до избы Дербачка.

— Где, где? — останавливались прохожие.

— На Черенских лужках.

Жена и сестра Дербачка заголосили. На улицу выбегали соседи.

Адам Хрепта с мачехой и теткой поспешили на лужки. Ребятишки, свои и чужие, бежали за ними по пятам. Такое событие! Мать убитого — колдунья — с порога глядела им вслед, пожевывая беззубым ртом короткую трубку.

Женщины плакали, но глаза их были жестоки и злы.

Известие было очень похоже на правду. В августе колочавцы как раз начинают сенокос, и Дербак-Дербачек с утра ушел на лужки скосить делянку, которую арендовал там у лесничества.

У торопливо шагавших родных была одна надежда: застать его еще живым.

На делянке уже собрались пастухи. Они обступили труп, остерегаясь мять траву. Лица их были серьезны и почтительны.

Дербак-Дербачек, видимо, уже несколько часов был мертв. Он лежал навзничь на охапке скошенного сена, упершись в небо остекленевшими глазами. Рядом валялась коса и брусок. Дербачек был ранен в грудь и в живот, рубаха вся пропиталась кровью.

Подошли жандармы во главе с капитаном и накинулись на людей за то, что те затоптали следы.

«Какие еще им следы? — мрачно думали пастухи, отходя в сторону. — Не видят, что ли, что человек помер? Или не знают, кто его убил? Чего ж еще надо?»

Но Колочава, узнав о ранах Дербачка, уверилась, что дело обстоит не так, как кричала девчонка и как, наверное, представляет себе жандармский капитан. Никола не убивал Дербачка. Никола никогда не стреляет дважды, он убивает человека с одного раза. Дербачка убил Юрай.

Бледный Игнат Сопко прибежал к Даниле, вызвал его на двор.

— Ты говорил с Николой после сходки?

— Нет.

— Плохо дело, Данила.

Огородами они вышли к безлюдной реке.

— Откуда Никола знает о том, что Дербачек грозился ему на сходке?! — Лицо Игната перекосилось от страха.

— А я почем знаю? Я к нему собирался послезавтра — отнести сыру и муки. Ты с ним виделся?

— Виделся. Встретил их утром, как шел к ручью ворошить сено. Наверно, они меня ждали. Но, странное дело, ни о чем не расспрашивали меня.

— А об угрозах Дербачка ты говорил?

— Нет, но он, видать, знает, и вот это как раз хуже всего.

В смятенной памяти Игната мелькнули подозревающие глаза Шугая, его вчерашний, точно случайный вопрос о Дербаке-Дербачке. Как поживает Дербачек? Верно, уж после второго предупреждения — пожара избы — не якшается с жандармами? Вспомнилась зловещая улыбка Юрая при словах брата.

— А почему ты ему не сказал? — спросил Данила.

— Побоялся. Ведь Василь говорил, что я должен найти ему Николу.

Приятели стояли на каменистом берегу Колочавки, глядя на стремительное течение и нависшие скалы. По скалам вился узенький белый водопад, словно нить с прялки.

— Плохо дело, Данила. Никола в сговоре с кем-то из старых товарищей.

— Не иначе, как так.

— Данила, Юрай пристрелит нас, как пить дать.

— Пристрелит, не иначе.

— Убьем их, а, Данила?

Произнесено страшное слово! Вымолвить его не решались они в жаркий день на горной опушке, — теперь прозвучало оно.

— Убьем, Игнат!

У обоих бешено стучит сердце. В глазах у Данилы упорным сверкающим видением стоит лезвие топора.

— Когда, Данила?

— Послезавтра. В понедельник.

Адам Хрепта уже три раза прибегал к Игнату, искал его по всей деревне, полный злобы и тоски. Образ мертвого отца с остекленевшими глазами, лежащего на охапке сена, был страшно отчетлив. В груди бурлила жажда мести. Уничтожить убийцу! Пусть его защищают все силы ада, пусть его хранят все наговорные зелья в мире, Адам Хрепта найдет и убьет его! Помочь ему в этом деле должен Игнат. И пусть не вздумает отнекиваться, не то Адам всему свету прокричит, кто вырезал семью «американца» и чьих рук дело все эти злодейства, что творились летом, когда Никола лежал больной. Адам и сам сознается во всем и про себя все скажет, только попросит у капитана отсрочки для исполнения своей мести. Он должен убить Николу — и убьет его. Как бог свят, убьет!