Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Что… ты… несешь? — возмутился Махно. — Где доказательства?

— Но мы же ехали, наблюдали. Сорок вторая дивизия с артиллерией сунет сюда с севера! — повысил голос и Мирский. — Расстреляйте меня, если вру!

— Что с ним делать, с провокатором? — обратился Батько к командирам. Все были в замешательстве. Гость внушал доверие своей искренностью. Но тогда что же — война? А как же Крымская группа? Там десять тысяч хлопцев!

— Коцнуть успеем, — сказал Федор Щусь, обычно скорый на расправу. «И он допетрил, что нельзя ерепениться», — подумал с благодарностью Нестор Иванович. Тут зазвонил телефон. Адъютант Махно взял трубку.

— Виктор Федорович, вас.

Билаш послушал, возвратился к столу.

— Две сотни красных сабель стоят у штаба, — сообщил.

— Кто же их пропустил? — вскипел Батько. Неприятности сыпались градом.

— Иван Долженко докладывает, что пришли сдаваться и мирно спешились. Штабные пулеметы держат их на мушке. Командир приблудного дивизиона утверждает: этой ночью будет налет!

За столом обеспокоенно зашушукались. Значит, Мирский не врет? Или их всех специально прислали? Проверяют на благонадежность! Билаш сказал в раздумье:

— Прогнать мы их не можем. Такое комиссары своим не прощают. Может, на всякий случай ушлем на хутор? И агентов с ними.

— Ну, давай. Поглядим, что за гуси.

Командиры закурили. Два таких предупреждения — это не шутки, и с Крымом уже десять дней как потеряна связь. Но что же делать? Поднимать людей среди ночи, на мороз? Все спят, и разведка молчит. Махно велел адъютанту Василевскому:

— Мотай, Гриша, на телеграф. Еще и еще раз вызывай Харьков, штаб Южного фронта. Надо же выяснить в конце концов, что за бардак!

— Депешу дадите?

— Да линия-то барахлит. Если наладите — позовешь.

Батько поднялся, по давней привычке потер руки, где были кандалы, и стал что-то тихо говорить Билашу. Галина смотрела на них с тревогой. Неужели опять мыкаться? Надо бы приготовить теплые вещи. В дверях появился Петр Аршинов с пачкой бумаги.

— Я прямо из типографии. Вот, готовое положение «О вольных Советах», — улыбаясь, он раздавал пахнущие краской листки. — Завтра познакомим народ!

Петр Андреевич был доволен своим трудом и тем, что недавно сколотил, снабдил деньгами и разослал в Киев, Одессу, Екатеринослав, Полтаву, редакции анархических газет. Они там тоже не спят!

— Вот что нам нужно, а не война, — говорил Махно, читая свежий текст. За столом помалу оживились.

— Трэба його на украйинську мову пэрэвэсты, — предложила Галина, роясь в шкафу и доставая шерстяные вещи.

Такой уж беспокойной выдалась эта ночь, что появились еще гости. Срочно приехали из Харькова представители повстанцев при советском правительстве Александр Клейн и Ольга Таратута. Вместе с морозным воздухом с улицы они внесли мешок, развязали его.

— Сто миллионов на мелкие расходы! — возбужденно объявил Клейн. — Комиссары отвалили ровно столько, как мы просили. А на станции еще сотни сабель и сёдел.

— Да, и наш вольный Гуляйпольский район признан! — добавила Таратута. На нее смотрели с недоумением. — А что с вами, товарищи? Не верите? Заждались добрых вестей?

— Вы же с дороги. Садитесь, будь ласка, к столу, — пригласила Галина. Гостям налили по чарке. Батько предложил тост за их благополучное возвращение. Выпили. Но Ольга, белокурая с темными глазами и пушком над верхней губой, ощущала какую-то напряженность.

— Что же вы не радуетесь? — спросила игривым голосом. — Сам секретарь цека Косиор заверил меня в преданности и дружбе. А еще неделю назад волком поглядывал на членов «Набата».

— Да они же вас дурят! — не выдержал Мирский. — Водят за нос, как птенцов!

— О чем это вы? — широко распахнула темные глаза Ольга.

Слушая их перепалку, Махно шумно, тяжело дышал. Давал о себе знать забытый каторжный туберкулез, и мучили сомнения. Так близка желанная, многовыстраданная цель. Миллионы, сабли, сёдла дали! Это ли не факт? Вместе выперли Врангеля. Люди же они, хоть и большевики. Есть же у них, диктаторов, хоть крохи совести?

Оранжевые языки пламени вырывались из-под дверцев печи. Отблески играли на потолке, беленых стенах. Нестора Ивановича бросило в жар. Если война, то Крымской группе аминь! Опираясь на трость, он вышел на улицу, вдохнул морозный воздух. За холмами, что окружают Гуляй-Поле, уже занималась сиротливая заря. Глядя на еле обозначенный, кривой горизонт, Махно подумал о том, что давно беспокоило, да не высказывалось, таилось, чуждое анархизму: «Кроме свободы, народу нужна и власть. Своя, справедливая. Кто Хмельницкий? Гетман! Или вон большевики. Не успели прискакать — уже правительство из Москвы приволокли, ревкомы насаждают. Пусть липовые, вроде бакенов на Днепре, что сносятся течением. Но кораблю без них — гибель. Э-эх!»

— Не спится, Батько? — участливо поинтересовался часовой, что топтался за углом. Там же темнели еще три-четыре мужика. У их ног угадывались пулеметы. Махно не успел ответить, как далеким эхом загудело, засвистело и рванул снаряд! Из хаты выскакивали командиры.

— Вот оно, вот! — почти радостно закричал Мирский.

За околицей вспыхнула и нарастала стрельба. Галина вынесла, накинула на плечи Нестора полушубок, дала шапку. Теперь уже ни у кого не было сомнений — это подлое предательство, новая необъявленная война с большевиками.

Батько с охраной поехал в штаб. Рассветало. Прямо над головой молча летела стая ворон. Повстанцы, ругаясь, выкатывали на улицы тачанки, подводы. С только что прибывшего обоза раздавали патроны, сабли, седла. Испуганно лаяли собаки. С узелками в руках спешили к мужьям, сыновьям женщины. На рысях обгоняли их разведчики. Беспрерывно гудел церковный колокол, возвещая беду.

Дежурный по штабу Иван Долженко в начищенных до блеска сапогах доложил Махно, что со стороны железнодорожной станции на околицу ворвались конники какой-то Интернациональной бригады — мадьяры, киргизы, латыши. Их выбили. Разведка успела определить: Гуляй-Поле окружено. Близко подходить, однако, красные пока опасаются. Бьют из пушек, разворачиваются. Сколько их? Трудно сказать. Сорок вторая дивизия, Интербригада, еще какие-то полки с востока и юга.

Нестор Иванович слушал, насупившись. Не мог простить себе легкомыслия, доверчивости. А красные мухоморы подкрадывались. Ну что ж. Не впервой так. Били австрияков, генерала Слащева, карателей, рыскавших по пятам. «Прорвемся и на сей раз, — думалось. — Правда, войск маловато, около трех тысяч. Но зато какие хлопцы!»

Слушая твердые доклады командиров о готовности, Батько не сомневался в успехе. Его орлы сомнут и мадьяр, и латышей, и чекистов — самому черту свернут рога! Но где ударить? И как быть с Крымской группой? Пропадет же!