Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Идите.

Глядя на широкую спину строптивца, Фрунзе вспомнил, как был у Ленина в Кремле. После заседания Совета труда и обороны они вдвоем вышли на улицу. Темень, лишь на аллее мерцал фонарь. Говорили о Врангеле. Ильич заметил: «А ведь мы могли не допустить его в Крым. Но беда в том, что есть открытые, а есть хитрые, подлые враги. Вот, например, Махно. Слыхали?» — «Пока одним ухом». — «Он нам все тылы истрепал. Бандитизм на юге России должен быть истреблен, и, возможно, вам, товарищ Фрунзе, еще придется вплотную этим заняться». — «Там же нет гор — справимся!» — пообещал Михаил Васильевич. Теперь, в хате на берегу Сиваша, он подумал: «Вот только сначала одолеем барона».

Явился наконец командир седьмой дивизии, и махновцы первыми пошли в ледяную воду…

Поняв, что защитников Турецкого вала окружают, Врангель этой же ночью отвел большую их часть на вторую линию обороны. Днем вал был взят без особого сопротивления, и у Фрунзе отлегло от сердца. Чтобы не дать белым спокойно уйти за море, он развернул все перекопские дивизии для решительного броска. Но им навстречу ринулся конный корпус генерала Барбовича. Это была последняя, отчаянная атака Русской армии.

Пять тысяч сабель и пик сверкали на зимнем солнце. Двадцать тысяч лошадиных копыт стучали по мерзлой земле. На позиции пехоты несся угнетающий гул, и голодные, измотанные ночным боем красноармейцы дрогнули, побежали.

Алексей Марченко, что командовал кавалерией махновцев, стоял на левом фланге и видел: сдержать жуткий порыв гусар и казаков сейчас невозможно. Они сметут всё на своем пути, терять им нечего. А если еще прорубятся в тыл…

Семен Каретник находился в центре. Не торопясь подозвал ординарца.

— Скачи к Фоме. Тачанки вперед!

На взмыленном жеребце ординарец подлетел к Кожину. Тот уже стоял на возке, послушал, гаркнул:

— Хлопцы-ы! Р-робы грязь!

Триста пулеметов на тачанках, запряженных четверней, лихо покатили навстречу ревущей белой лаве. Топот становился все громче, блеск шашек все ярче. Фома Кожин на ходу развернул свою тачанку и остановился. За ним тот же привычный маневр совершил весь его полк.

— Пли! — махнул рукой Фома. — Пли!

Летящая лава словно наткнулась на невидимую преграду. Передние ряды закувыркались. Задние напирали на них, шарахались в сторону. Их тоже косили. Из-за тачанок уже появилась и стала преследовать белых конница Алексея Марченко. А Фома схватился за бок, сел, потом лег на железную обивку. Теплая кровь текла по рукам…

Когда Фрунзе доложили о контратаке повстанцев, он прежде всего приказал отправить Кожина в госпиталь. Затем долго качал головой: «Да-а, с этой оравой придется повозиться. Ох, придется».

Спустя три дня Повстанческая армия вместе с красными вошла в Симферополь. А 15 ноября конница Марченко взяла горящую Евпаторию.

В это же время в Харькове состоялось заседание ЦК большевиков, где присутствовал по поручению Ленина Троцкий. Было решено немедленно… уничтожить махновщину!

17 ноября 1920 г.

Секретно

Вне очереди

В связи с окончательной ликвидацией врангелевского фронта приказываю:

1. Командарму 1-й Конной с получением сего немедленно отправить части… в район Елисаветград — Екатеринослав.

2. Командарму 2-й Конной… отправить всю конницу… в район Пологи — Цареконстантиновка — Черниговка, где ожидать дальнейших указаний.

Повстанческую армию Махно передаю в оперативное подчинение командарму 4-й, которому иметь в виду предстоящую переброску армии Махно… на Кавказ.

В этот же день издается и другой секретный приказ:

Для предотвращения проникновения контрреволюционных элементов из Крыма на территорию Украины и Советской России… в районах Сальковского и Перекопского перешейков поставить особые заградительные отряды.

Пока в Крыму ловили, сортировали, расстреливали пленных врангелевцев (этим занимались и махновцы), пока собирали добычу, хоронили павших и награждали победителей (среди них махновцев не было), пока организовывали ревком (его возглавил совершенно чужой здесь Бела Кун) и налаживали береговое охранение — Фрунзе не трогал Повстанческую армию. Да он и понимал: уничтожить ее, как требовал Троцкий, не так-то просто. Красноармейцы вчера только бок о бок шли с партизанами. Те и другие устали, мечтают скорее попасть домой. Не лучше ли подчинить махновцев Советской власти? Не хотят они идти на Кавказ — пусть вольются в войска. А дальше бандитов-анархистов выудить и взять на мушку. Во всяком случае это будет честно, по-большевистски.

Михаил Васильевич, кроме того, не желал кланяться Троцкому. Этот наглец даже посмел окружить и проверить его поезд, когда приехали из Средней Азии в Москву. Чекисты, извиняясь, искали золото, бухарское оружие с бриллиантами, чтобы скомпрометировать Фрунзе в глазах Ленина. Не удалось. Теперь Лев Давидович жаждет замарать честь победителя Врангеля, требует подло нарушить соглашение с повстанцами. Не выйдет! Но и не выполнить указание председателя реввоенсовета республики никак нельзя. Пусть махновцы сами решают. Надо дать им шанс, твердолобым хохлам.

Фрунзе вызвал к себе в Симферополь Семена Каретника. Пока тот сомневался, советовался со своими (очень похоже было, что это ловушка), Михаила Васильевича срочно потребовали в Харьков. Там созрело желание назначить его «членом Совнаркома УССР в качестве уполнаркомвоена на правах народного комиссара». Словом, не знали, как и назвать. Он поехал. Эта командировка была кстати. Хотелось увидеться с молодой женой, с крошкой Танечкой. И главное — в случае отказа махновцев подчиниться можно лично не приказывать стрелять в них. Но кому это поручить?

Выбор пал на начальника тыла четвертой армии Грюнштейна. Ему было велено устно: вместе с особым отделом и Каретником, если тот появится и заупрямится, уехать в Мелитополь и там… сами понимаете.

А как поступить с охраной? — поинтересовался Грюнштейн.

Фрунзе нахмурился: не любил лишних вопросов.

— Что вы имеете в виду?

Этот Каретник не сам же явится. С головорезами.

— А-а, существенная деталь. Пусть едут с ним. Там, на месте, изолируйте. Но тихо.

Для надежности в Мелитополь же направлялась и сводная дивизия красных курсантов, не имевших понятия об истинных целях махновцев.

Их Крымская группа, как и следовало ожидать, наотрез отказалась войти в состав четвертой армии. Командиры в один голос заявили, что подчиняются только Батьке. Для Фрунзе это был бунт, и ни о какой моральной ответственности речь уже не шла. Тем не менее еще раз, со станции Лозовая, он связался с Москвой. В телеграмме Повстанческая армия называется «шайкой бандитов», которую нужно уничтожить. Москва согласна, Харьков тоже. Прямо в поезде подписывается заранее заготовленный секретный приказ: