Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Какой митинг? — удивилась молодая хозяйка, одеваясь.

— Тю-ю, да ты что? А еще телефонистка. Людям не говори — засмеют!

Тина смотрелась в зеркало и не нравилась себе. Ночное дежурство, тем паче такое — не сахар.

— Власть же наша опять! — убежденно и радостно сообщила Муся. — Кто был никем, вот как я, тот станет всем. Представляешь?

— Ой, не торопись, милая. Ты веришь, что власть может что-то дать? — Тина не раз слышала это дома и потому криво усмехнулась.

— А как же! Махно в прошлом году, помнишь, верховодил в ревкоме? Коммуны завел, земли нам подарил. Даже шапка помещика бате досталась!

Дочь лавочника была далека от земли.

— Как он выглядит? — спросила.

— Тю-ю, ты ни разу не видела? Сменя ростом.

— Такой малый? — Тина подумала: «Неужели ночной атаман?»

— А что я, кнопка? — простодушно обиделась Муся. — Еще как нравлюсь. Гоняются кобели о-го-го!

— Но он же мужчина!

— Ну и что? Зато его все великаны боятся.

— Прямо там, — не поверила Тина, хотя ее это очень заинтересовало.

— Криво! — передразнила соседка. — Махно такой, ну, такой…

— Какой же?

— Волк его увидит, подожмет хвост и в страхе убежит. Наши на хуторе наблюдали. Во какой! Тю-ю, да мне ж обед еще варить…

— Давай помогу, — предложила молодая хозяйка, — а потом вместе и отправимся на твой митинг.

— Правда? Ну, живо чисть картошку!

Когда они пришли в центр городка, там уже собралась давно не виданная публика: крестьяне с окраин, прислуга, мастеровые, многие с женами, детьми. Стояли, о чем-то спорили, смеялись, поглядывая на дверь ресторана, что срезанным углом выходил на площадь. Крыльцо его было каменное, со ступенями, высокое — готовая трибуна. Тина и не заметила, как туда взобрался какой-то дядя в соломенной шляпе и начал что-то выкрикивать. Его живо прогнали. Потом еще двое пытались говорить, но было заметно, что это люди незначительные. Их тоже никто не слушал. Все ждали, когда появится Махно.

— Айда поближе, — Муся не могла долго стоять на месте.

Пока они пробирались к ступеням, раздались радостные и уважительные возгласы:

— Нестор Иванович! Тише!

На крыльце стоял тот самый мужичок, что ночью ворвался в помещение станции. Тина сразу его узнала, но теперь рассмотрела получше. Военный френч без погон, явно с чужого плеча, сидел на нем несуразно. Лицо плоское, монгольского пошиба, и носик небольшой. «Степняк», — небрежно определила девушка. Она любила читать исторические романы.

— Кхэ, кхэ, — кашлянул Махно.

«Ему бы еще лохматую лошадку и колчан со стрелами», — Тина улыбнулась.

— Нравится? — спросила Муся.

— Ага.

— Вот видишь. Я же говорила — сокол!

Тут Тина не сдержалась и прыснула. Махно взглянул на нее холодно, пристально и начал речь:

— Только что я из типографии. Всю ночь печатали вот это, — он показал пачку прокламаций, передал ее стоявшему у крыльца парню с черным знаменем, и тот принялся их раздавать. Тина с Мусей тоже взяли по листочку. Нестор продолжал:

— Революционно-повстанческий штаб призывает вас, каждого, не теряя времени, записываться в боевые отряды. Наша социальная революция — это продолжение и развитие русской. Степная ширь Украины не терпит диктатуры: ни царя, ни Скоропадского, казачьих генералов, ни большевиков. У нас дух от природы антигосударственный и требует простора!

Публика ожила, многие аплодировали.

— Хотите свободы? — спросил Махно глуховатым голосом, когда шум приутих.

— Мы с вами! Хотим! — послышались выкрики.

— Тогда запомните: нет ничего дороже. Любой возразит: «Я это, дескать, и сам знаю». Прекрасно! Вы что думаете, Махно умнее вас? Вздор! Я только выражаю ваши желания, вековечные мечты крестьян, иных рабочих людей. Не более того.

«А степняк-то хитер, — определила Тина, — и распаляется».

Карие глаза Махно засветились, голос окреп. Он продолжал:

— Быть рабом хоть и трудно, зато кормят, худо-бедно одевают, инвентарем обеспечивают. Чуток и рублишки подкидывают. Верно?

— Точно! Так и есть!

— А свободный сам по себе. Но и сладко же это, поверьте, — быть хозяином своей судьбы. Вот к чему призывают вас анархисты. Никакая государственная власть, никакая! — Нестор поднял палец и тряс им. — Никакая, будь она трижды золотая, тебе лично ничего даром не даст. Наоборот, такой хомут накинет, что и не брыкнешься!

«Господи, да он же мои мысли читает», — поразилась Тина. Но дальше, когда речь пошла о гетмане, «опричниках непрошенных», сборе оружия и «тружениках села», она почти не слушала. Это уже ее не касалось.

— Какой сокол! Убедилась? — возбужденно говорила Муся по дороге домой. — Это тебе не еврейская шпана, что бегает за твоей юбкой. Он им быстро утрет сопли, всяким Леймонским.

— Кому? — встревожилась Тина.

— Посмотришь, — загадочно пообещала прислуга.

Штаб восставших разместился в гимназии. Сначала решили занять коммерческий банк — здание солидное и надежное в случае нападения. Но Алексей Чубенко предостерег:

— Скажут, и новая власть прилипла к мешкам с деньгами.

Тогда кто-то предложил засесть в конторе Кернера: тоже в центре и каменная.

— А вы уйдете — с меня шкуру сдерут! — взмолился Марк Борисович.

— Как уйдем? Не веришь в нашу силу?

— Дорогие мои, мужик полагает, а Бог располагает.

Плюнули и заякорились, как и австрияки, в гимназии.

Первым делом Махно зачитал сочиненную им телеграмму:

— «Всем, всем, всем! Районный ревком настоящим извещает о занятии повстанцами Гуляй-Поля и установлении здесь свободной республики трудового народа Украины. Объявляем повсеместное восстание рабочих и крестьян против душителей и палачей революции — австро-германо-гайдамаков».

— Не слишком ли громко? — усомнился Алексей Марченко. — Мы что, вся Украина?

— Постой, а ты против размаха запорожской вольницы? — наскочил на него Петр Лютый.

— Есть еще соображение, — неторопливо заметил Семен Каретник. — На фронте не принято кричать о своих успехах. Зачем давать противнику оперативную информацию?

— У нас другая война, — возразил Махно, — и у нее свои законы. Где взять соратников?

— Все равно давайте по одежке протягивать ножки, — настаивал Марченко, — а то потом куры засмеют.

— Я подумаю, — пообещал Нестор, и вскоре дерзкую телеграмму с изумлением приняли в Александровске, Бердянске, Мариуполе.

Тем временем в штаб зачастили гонцы. Песчанский доложил:

— Румыны прут!

— Ага, не нравится им в степи! Далеко ли они? — уточнил Махно.

— Иван с колокольни шумит, что на взгривке гарцуют.

Все, кто был в штабе, засмеялись.

— Хай потешатся, мамалыжники. А вы там, хлопцы, потуже затяните пояса.

— Для чого? — не понял молодой лупатый гонец.

— Чтоб не потерять штаны, когда полные наложите.