Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Кто там?

— Это я, Тина. Я.

За дверью было тихо. «Испугалась, а может, и не она? — засомневался Нестор. — У них у всех в этом возрасте такие голосочки. Кроме Маруси Никифоровой. Та и родилась в галифе». Наконец стукнул крючок, и дверь растворилась. В сенцах стояла Тина. В белом платье! Ждала!

Ни слова не говоря, Махно вошел, властно обнял ее и крепко поцеловал. Девушка не сопротивлялась. Он закрыл дверь, увидел деревянный диванчик и задул лампу…

— Теперь ты — моя жена! — сказал, уходя. Тина измученно улыбалась.

Проверив посты, Нестор возвратился в бывшее волостное правление, лег прямо на шершавый дубовый стол, еще подумал: «Подарила-таки судьба мгновение» — и забылся.

Приснилось ему, что бредет по полю. Пшеница колосится. По ней и голубым василькам бегают муравьи. Жарко. Жаворонок заливается в небе. Вдруг сама по себе сорвалась с пояса сабля и брякнула в пыль. Он наклонился, чтобы поднять, а кто-то невидимый положил холодную руку ему на голову и говорит, говорит тихим голосом о чем-то светлом, высоком, наиважнейшем. Нестор чувствует это с благодарностью, и легко так стало, покойно, душа радуется, а слов, срамец, не может разобрать. Силится, прислушивается — нет, никак не уловить смысл. Ну, хоть пропади! Тоска охватила сердце, прямо глухая печаль камнем навалилась…

Громкий стук разбудил его.

— Австрияки! — крикнул Петр Лютый. Махно схватил оружие, выскочил на улицу. Темень. Стреляют. Откуда — не поймешь. Мечутся какие-то люди. Он поймал одного за руку.

— Откуда бьют?

— Из-за Волчьей. В ваш огород.

— У меня нет его!

— В этот же, правленческий. Кони там, раненые. Ужас!

Со всех концов села сбегаются повстанцы. Марченко и Щусь пытаются их построить. Ничего не получается. Многие впервые видят друг друга. Растерянно спрашивают:

— Та шо ж робыть? Шо?

Махно ворвался в толпу с наганом.

— Слушай сюда! — и выстрелил вверх. Это подействовало, но лишь на миг, и его следовало немедленно использовать. — Где члены штаба? А, вы здесь. Семен, лети на северную заставу. Помоги, разузнай, в чем дело. Марченко, бери бойцов, вот этих, и в огород. Выхватывайте из-под огня тачанки. Щусь, подавите чертов пулемет!

Сейчас главное было показать, что есть управление. Глупое или четкое — не имело значения. Иначе паника и гибель. Тачанки вытащили во двор. Возвратился Каретник.

— Первую атаку отбили, — доложил впопыхах. — Не проспали хлопцы, а то б всем крышка.

— Много их лезет?

— Бес знает.

— Что предлагаешь?

Семен понимал, что в этой неопределенной обстановке их отряду, где немало новичков, лучше отступить.

— Пока темно — в лес, — ответил он.

— В лес! — приказал Махно.

— В лес! В лис! — передавали друг другу повстанцы, направляясь к южной окраине села. Только теперь Нестор вспомнил о Тине и подъехал к почте.

— Это я, — позвал. Она тут же вышла. В белом платье, как игрушка.

— Сколько их у тебя? — спросил Махно, не слезая с лошади. — Быстро переоденься, возьми теплые вещи. Есть?

— Найду.

— Бросай всё, и поехали!

— Зачем?

— Австрийцы напали. Едем в лес. А там видно будет.

Девушка лишь начала привыкать, что все ее капризы выполняют, мечтала о любви, нежности, и вдруг такой тон. Она вздрогнула, повела плечиками. Нестор это заметил.

— Живо! — приказал. — Если хочешь быть со мной. Нет времени!

Тина повиновалась. Он усадил ее на первую попавшуюся подводу, предупредил бойцов:

— Кто тронет — голова с плеч. Это моя жена, — и ускакал вперед. Улицы были запружены крестьянами. В темноте они тоже шли к лесу, вскрикивали женщины, плакали дети. Махно слышал:

— Не покидайте нас! Эх вы — защитнички! Что удираете? — и ему было не по себе. В этих возгласах оживала древняя мольба славянок перед нашествием орды. Потому тут долго никто и не селился, кроме хитромудрых хозяев-зимовников. Веками кочевали скифы и сарматы, гунны, печенеги, половцы, и бежали женщины с детьми, умоляли защитить…

На скаку Махно увидел, как на опушке или рядом что-то загорелось. Слышна была частая пальба.

— Что там? — спросил он возвращавшихся.

— Засада! Не пройдешь!

— Дальше есть еще одни ворота в лес.

Он тоже повернул туда, дождался бойцов из отряда Щуся, разделил их.

— Будете бить вдоль ворот, чтобы упредить вражеский огонь, — приказал. — А вы — по тому берегу Волчьей.

Повстанцы дружно стреляли. Путь был свободен.

— Федор, пропускай в первую очередь обоз! — крикнул Махно Щусю, и словно в ответ раздался встречный залп. За этими воротами в лесу тоже была засада. Нестор оглянулся. Вот это да! Никого вокруг. Все, как зайцы, удрали, бросили одного, и пули свищут. Не долго думая, он тоже кинулся назад, к ближайшей хате. Положение казалось хуже некуда: окружены со всех сторон, люди в панике, и скоро рассвет!

От волнения Махно побежал по двору в кусты, снял штаны и чуть не свалился в глубокий овраг, что явно тянулся к лесу. Оправившись, Нестор закричал:

— Как мокрые куры… вашу мать! Самые смелые — ко мне! Роздайбида, выкатывай тачанку и через полчаса лупи вокруг ворот, пока там не стихнет. Понял? А вы — за мной!

Он прыгнул в овраг, поскользнулся и в клубах пыли еле удержался на ногах. За ним, ругаясь, посыпались остальные. Перебежками они достигли леса, углубились в него и, стреляя на ходу, кинулись к воротам. Из села доносился яростный стук «максима», и на головы наступающих падали ветки, срезанные пулями.

— Стой! Не палите! — Нестор прислушался. Умолк и «максим». В лесу была странная тишина, и на фоне бледного рассвета темнели ворота. Стояли привязанные лошади, ящики с патронами. Похоже, неприятель бежал.

— Мотай к нашим, — сказал Махно первому попавшемуся бойцу. — Передай: путь свободен!

Их собралось человек сто. После всех передряг женщины, дети, многие из новеньких, испугавшись, остались в селе. Члены штаба совещались на поляне.

– Скем воюем? — спрашивал Махно. — Захваченные лошади — помещичьи, может, варты. Австрийцев пока мы не видели.

— Надо выяснить. Послать разведку. Я готов, — согласился Пантелей Каретник. — Потом и в атаку.

Его поддержали Рябко, Вакула и Чубенко.

— Какая разведка, братва? День же. Схватят на первой улице. Унас одно спасение — неприступный блиндаж! — возразил Щусь. Он, скрепя сердце, согласился на объединение отрядов, чтобы их боялись. Но затевать резню в родном селе — это не входило в его планы. Не нравилось ему и то, что прибывшие все решали в своем кругу.

— Мы не суслики, — ехидно заметил Лютый.

— Чушь собачья! Куда денете раненых, суслики? — взорвался Федор. — А село, такое красивое, вам не жалко? Мне оно, если хотите знать, дороже всех революций!

— Ты говори, да не заговаривайся, — предупредил Семен Каретник.