Виктор Ахинько - Нестор Махно

Петр не нашел, что ответить. Вскоре немецкое поселение запылало. Все мужчины, кто пытался спастись бегством, были постреляны. Отряд собрался уезжать, и тогда в отблесках огня Махно увидел Вакулу. Тот лежал на подводе голый по пояс. Грудь была перевязана.

— Жив курилка! — обрадовался Нестор, и вместе с тем что-то нехорошее шевельнулось в его огрубевшем сердце. Кто же орал, что Вакула мертв? Какой провокатор? Или со страху?

— Еще не родился тот, кто меня кончит, — прохрипел сотский. — Дерзкая жила имеется, неистребимая!

— Ну, ну, не забывай, что пуля — дура. Держись, — и они поехали в темноте дальше, в сторону Юзовки, к Дибривскому лесу. На дороге попалось что-то белое, вроде привидения. Пригляделись — женщина с ребенком на руках.

— Какие же вы… ай, ой, ой! — стенала она, и похоже было, что это беженка из погорелой колонии. Одна. Ночью. В чистом поле!

— Надо взять, — Петр Лютый соскочил с лошади. — Подбросим до села.

У Нестора тоже екнуло сердце. Дикая степь, волки стаями шастают. И оставить? А где его ребенок? Не по их ли милости прибран?

— Садитесь на подводу, — предложил Петр незнакомке, взяв ее за локоть.

— С вами? Нет! Нет! — воскликнула женщина, освобождая руку. — Душегубы! Омэр-зительные! Нет!

— Простите, — сказал Лютый, и отряд поскакал дальше.

В Новопокровской волости появилась рота австро-германских войск, к которым присоединились немцы-поселяне, собственники. Вооружены пулеметами и винтовками, приезжают в каждое село и деревню, где собирают поголовно всех граждан, строят их в ряды, по указанию местных немецких колонистов-землевладельцев расстреливают, бьют нагайками без пощады, привязывают к бричкам и волокут по земле.

Газета «Мысль»— орган екатеринославского комитета правых эсеров.

19 апреля 1918 г.

Неширокая покойная речка Волчья открылась им в угасающем лунном свете. Давно перевалило за полночь, и не слышно было даже пустобрехих собак. С высокого берега отряд различал мост, за ним угадывалось село Больше-Михайловка, или Дибривка. Сразу потянуло на сон.

— Кому чин, кому блин, а кому и дубовый клин. Пошли! — предложил Фома Рябко.

— Может, разведку все же пустить? — заметил Пантелей Каретник.

— Кто местный? — спросил Махно.

Из темноты выступил широкоплечий молодец с впалыми щеками, словно давно голодал или болячка замучила.

— Я вроде.

Нестор приметил его еще в Гуляй-Поле: хваткий без увертки и на кавалерийской лошади сидит по-особому.

— Служил?

— Точно так. Прапорщик Петр Петренко.

— Слушай, а есть тут брод?

— А как же. Злодийскый. Недалече. Мелкий, и брюхо коня не замочим.

— Бери пару хлопцев и мотоните в село, разузнайте обстановку. Одна нога тут, другая там. До кумы пока не суйтесь!

Мужики заулыбались, хотя всех клонило ко сну. Трое живо поскакали. В той стороне взлайнула собака. Отряд насторожился. Но снова стало тихо, и кое-кто свалился на подводах, чтобы вздремнуть. Махно не будил их, пошел к кустам и сторожко прислушался. От речки тянуло уже осенним холодком. Запахло тысячелистником, что хрустнул под ногой. «Если ОНИ тут, то куда? — думалось. — Ну, куда? Не горюй, найдем. Родная ж земля».

Наконец трое опять перебрели Волчью, и Петренко доложил:

— Чисто! Ни австрийцев, ни варты. Трое суток никого. Поехали с Богом.

Осторожный Махно не велел, однако, ступать на мост, греметь среди ночи. Отряд вошел в село по Злодейскому броду. Оно оказалось большим. Пробрались на самую околицу, к лесу, и здесь у чьей-то хаты, которая в случае нападения защищала бы хоть с одной стороны, люди повалились прямо на улице. Прежде чем заснуть, Нестор определил часовых…

— Ой, сказка, а не конь! Дывысь, сэрэбряна узда. Ой! И пулемет. А вин стриляе? — услышал он во сне какие-то приятные, вроде бы из далекого детства голоса и с трудом раскрыл глаза. Среди спящих бегали мальчишки с удочками. Часовые их не трогали.

— Кто такие? — спросил Махно, поднимаясь. Рассвет разгорался во всю ширь неба и обещал теплый, ясный день.

— Мы тутэшни, — бодро отвечал старший мальчуган, черненький и курносый. — Окунив ловым.

— Кто вас послал?

— Сами захотилы. Чеснэ слово А вы, дядьку, нэ з отряда матроса?

К разговору уже прислушивались многие.

— Какого матроса?

— Ой, нэ знаетэ? Та дяди Фэди Щуся. Вин тут нэдалэко жывэ, а счас ховаеться з нашым батьком и сусидамы в лису.

— Не может быть, — Нестор небрежно махнул рукой и отвернулся.

— Ну вы, дядьку, як Хома! — возмутился мальчик. — Та кого угодно спытайтэ. Вси знають!

— Спасибо вам, ребята. Идите за окунями. Щусь, Щусь, как будто знакомый, а кто — убей не вспомню. Ты не подскажешь? — обратился Махно к Петру Петренко.

— Мы вместе по девкам бегали. Потом его в морячки забрили, и след простыл. Лет двадцать пять ему, как и мне.

— А-а, он же у нас в гуляйпольской гвардии был! — напомнил Алексей Харченко. — Еще отступали вместе, толкся на конференции анархистов в Таганроге. Красавчик такой, с красным бантом. Даже гром-баба Маруся Никифорова — и та заглядывалась!

— Верно. Славный малый и, видишь, не сидит сложа руки. Петя! — позвал Махно Лютого. — Ану возьми кого хочешь, и хоть из-под земли найдите Щуся. Стой! Напишу ему.

Взяв бумажку, гонцы ушли. Пока определяли дозорных на разные концы села, поили, кормили лошадей, готовили завтрак из кабанчика, выменянного на спички в ближайшей хате, — Лютый возвратился без матроса.

— Никому не верит, — доложил. — Пуганый воробей. Роздайбиду оставил заложником в блиндаже и требует тебя лично.

Нестор опустил голову. Ловушка? Что на уме у того Щуся? Если Брова — разбойник, чем этот лучше? Они же вместе, говорят, промышляли. Заносчивая, коварная матросня.

— Поехали! — настаивал Семен Каретник. — Вдруг что, я их сам размечу бомбами.

— Айда, — поддержал его Алексей Чубенко.

— Ну, добро. Вперед, и только!

Дорогу указывал Лютый. Поплутав по лесу, степняки наконец выбрались на поляну. Там вместо партизан… в аккуратном каре стояли австрийцы! Махно оторопел. Попались! И как глупо! Он мгновенно повернул коня, чтобы дать деру, и услышал:

— Товарищ Махно! Это я, Щусь! Вот ваш заложник!

Но тропе бежал улыбающийся Роздайбида, и у Нестора отлегло от сердца. Он спешился и пошел навстречу Щусю. Тот был в клеше и форменке, с пулеметной лентой через плечо, на боку сабля, наган, гранаты — вылитый броненосец! Никакого сомнения — давно знакомый красавец. Они обнялись и поцеловались.

— Здравствуйте, бойцы! — приветствовал Нестор отряд и лишь сейчас рассмотрел немецкую форму, и австрийскую, гайдамацкую, и крестьянские свитки, суконные серяки. Ответ был дружный, даже восторженный. Чувствовалось, что помощь ждали, были ей рады.