Виктор Ахинько - Нестор Махно

Утром слово взял Марченко:

— Власть у нас одна, товарищи, одобренная народом — советская. Но не большевистская. Никаких руководящих партий. Свободные выборы.

Это приняли безоговорочно…

Повалил густой снег. Василий Данилов распрямился, воткнул лопату в песок.

— Эх, нам бы хоть одну пушечку-трехдюймовочку. Бабахнул бы по генералу!

— Пробовал? — спросил Марченко.

Василий улыбнулся снисходительно.

— Я фейерверкер.

— А я, между прочим, ихнего генерала вот так, рядом видел, — заметил повстанец в рваном кожухе.

— Май-Маевского, что ли? — не поверил Алексей.

— Ну да. Он меня лично допрашивал.

— Здоров был, а как же ты живой остался? — не понял кузнец. — Сам говорил: жарят!

Рваный не смутился.

— Генерал спросил меня по чести: где махновцы, сколько? Пообещал: отвечу правду — отпустит. На клоуна похож. Маленький, вроде Нестора Ивановича, но тучный, щеки висят, нос картошкой и сизый. Пьяница, видать, добрый.

— Ты давай по существу, — потребовал Василий. — Как вырвался из их лап? Предал, оборотень?

— А чего кривить душой? Сколько нас, и Батько не считал. Мы счас тут, через миг тю-тю. Какая тайна? Рассказал. Он и отпустил. Я побежал, да сука увязалась помещичья. Эта… как ее? Борзая. Ну и цапнула за спину. Еле придушил. Видишь, рука покусана?

— Сволочь ты! Уж извини за прямоту, — рассердился кузнец. — Жаль, нет у нас контрразведки. Хлопнули б.

Марченко покрутил тонкий ус. Когда ехали в штабном вагоне из Екатеринослава, под Батькиным сиденьем обнаружили бомбу. Без малого не взорвалась. «Кровь из носа, ох, нужна контрразведка!» — решил Алексей, слушая перебранку.

А снег все валил. Со стороны Гуляй-Поля донеслись выстрелы. Похоже, и бронепоезд подкрался, зычно рявкнул из белой круговерти. Марченко бросил лопату, вскочил на коня.

— Повод! — гаркнул кавалеристам, и они помчались на звуки боя.

К вечеру, теснимые чеченцами, махновцы впервые забрали с собой жен, а кто и детей, матерей, и отступили в степь, поближе к Дибривскому лесу.

В районе Харькова оперирует регулярная российская армия… При условии вывода ее Правительство Украинской Республики готово приступить к мирным переговорам и товарообмену… Всякое уклонение от прямого ответа или молчание на протяжении 48 часов, то есть до 24 часов 11 января, Директория будет считать официальным оповещением о войне со стороны Российского Правительства…

Председатель Директории В. Винниченко Члены Директории: С. Петлюра, П. Андриевский.

Вновь подтверждаем в самой категорической форме свое предыдущее заявление, что среди войск, что борются против Директории, нет никаких воинских частей Российской Советской Республики… Предлагаем вашим делегатам прибыть в Москву.

Чичерин.

Переговоры закончились ничем, когда большевики взяли Киев.

— Погодь, малый! Ты кто? — перед Чубенко стоял крупный мужик в замасленной фуфайке. Поверх нее, на груди, нелепо блестела цепочка, похоже, серебряная.

— Командира ищу.

— Какого? — мужик не торопясь вынул из внутреннего кармана часы, тоже серебряные, щелкнул крышкой. — Так. Даю тебе, шелудивая сука, минуту на честный ответ.

— А потом? — не без иронии спросил Алексей. Он был в пальто, смушковой шапке, хромовых сапогах. Чуть поодаль на путях пыхтело нечто странное: не то паровоз, не то железный сарай.

— В штаб Духонина пойдешь. Отвечай. Осталось двадцать секунд. Серафим! — позвал мужик парня с винтовкой, что сторожил пыхтящий сарай. — Сюда! Кадета поймал!

«Это же бронепоезд», — догадался, наконец, Алексей. Парень бежал к ним с винтовкой наперевес.

— Командир ваш сам звал меня в Синельниково, — сказал Чубенко. «Что за люди? Черт их разберет», — думалось. На околице говорили, что был большой бой и красные взяли станцию. А так оно или нет? Может, и брали да отдали. Поди различи в этой каше, где петлюровец, а где красный. По наречию вроде бы с севера, акают. Но и юзовские шахтеры подобно балакают, а служат и Директории.

— Кадет, твою мать! — парень совал штык чуть ли не в живот Алексею. — Кишки выпущу!

По всему видно было, что люди недавно дрались, еще не остыли и способны на любую пакость.

— Идиоты вы, что ли? Своего не признаете! — рассердился Чубенко и только теперь разглядел на шапке парня красную ленточку. — Махновец я. Ведите к Дыбенко.

Добрались к какому-то дому рядом с вокзалом, длинному, каменному. Часовой у крыльца, мордатый матрос, насторожился.

— Вот, Вася, махновца поймал. Слыхал про такую птицу? — весело спросил мужик с цепочкой.

— Брось п…! — прикрикнул на него Чубенко. — Давай командира!

— Машинист, пускай он войдет, — донесся бас из открытой форточки. Алексей отобрал назад свой наган, спрятал его в кобуру и впереди часового направился в здание. Дверь слева была распахнута. Гость вошел и увидел высокого, широкоплечего матроса лет тридцати. На голове кудри, белозубая улыбка. Прямо свой парень в доску.

— Здоров! — зычно сказал он и загреб ладонью руку гостя. — По моей телеграмме?

— Да, вот она.

Мореман глянул небрежно.

— Садись. Кто будешь?

— Алексей Чубенко — начальник оперативного штаба армии имени Батьки Махно.

— Приятно, — матрос помолчал, — вдруг обнаружить, как сухарь в голодуху, целую армию. Да еще и дружественную. А я — командир особого соединения Украинского фронта Павел Дыбенко. Будем знакомы, — он тоже сел, разглядывая гостя. — И сколько же вас?

Алексей плохо представлял себе, кто перед ним. Особое соединение могло быть и шайкой-лейкой, и дивизией. Но тельняшка… в степи? Одно ясно — красный, и чувствовалась хватка, палец в рот не клади. Все так, да не совсем.

У крестьянина Черниговской губернии было их шестеро. Павел — средний сын. Мыкался грузчиком, подручным электрика, матросом. Скорее всего, на том бы и успокоился. Но штормовая волна Февральской революции, ум, сила и редкая отвага подбросили его вверх, аж до председателя центрального комитета Балтийского флота. Не успел развернуться — был бит юнкерами и посажен в «Кресты». Кстати, вместе с Антоновым-Овсеенко, который сейчас командовал так называемым Украинским фронтом. Потом Керенский приказал «Авроре» выйти в море, но она подчинилась другой, шифрованной юзограмме: «Пробу произвести 25 октября. Дыбенко». Он же послал в Петроград и миноносцы с братвой и взлетел еще выше — стал народным комиссаром по морским делам! А тут паника: «Краснов идет!» Сам Ленин (шутка ли!) просил Павла: «Помогите! Можете ли обстрелять Царское Село?» Вождь измерил циркулем по карте расстояние, написал приказ, достал из пиджака кожаный мешочек, вынул печать «Председатель Совета Народных Комиссаров», приложил, аккуратно спрятал в мешочек и — в карман. Вот она, высшая власть копошится рядом. Дыбенко потом еще поехал в Гатчину. Дворец, разъяренные казаки. «Очаровал всех». Это не кто-нибудь сказал — генерал Краснов, которого он тогда арестовал. Сам Керенский величал Павла «моим врагом». Он еще успел передать приказ матросу Железняку разогнать Учредительное собрание, как судьба вновь отвернулась, словно ей кто-то шепнул: «Стоп, машина!» Дальше была Нарва, немцы и против них — сводный летучий краснофлотский отряд Дыбенко. Шли колоннами, море по колени. Их косили, как траву, и братишки во главе с наркомом позорно бежали. Началось следствие. Павла обвинили в трусости, предательстве и подводили под расстрел. Но как в свое время Нестора Махно спасла мать, так Дыбенко уберегла первая в республике гражданская жена, его Шурочка Коллонтай, поплакавшая в кабинете Якова Свердлова. Павла оправдали, но из партии большевиков поперли, увы, лишив всех чинов. Взвинченный, он бежал на Украину, в Крым, и там — из огня да в полымя — его схватили белые. Пытался улизнуть из тюрьмы — руки, ноги заковали. Каюк! Опять Шурочка вымолила: «Целую кучу немецких генералов и офицеров пленных за тебя отдали!» Приехал в Курск. Антонов-Овсеенко, не долго думая, вручил бывшему сокамернику русский полк, бронепоезд и велел: «Дерзай, братишка! Лови новый девятый вал. Даешь Харьков!» А там уже были Лозовая и Синельниково, где вчера парнишка заслонил Павла от лихой петлюровской сабли…