Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Что ты, милая, зачем?

— А я бы не отказался! — встрял в их воркование Василий Данилов.

Маруся улыбнулась ему и погрозила пальцем с крупным бриллиантом. Пьянея, она стала совершенно неуместно вспоминать, что пишет Кропоткин о преступлениях. Они зависят от социальных, антропологических и — надо же! — космических причин. Ну право, забавный старикашка. Снова орали:

— Горько!

«Молодые» поцеловались. Это сбило Марусю с панталыку, и она с трудом вспомнила: дед рисовал даже кривые покушений и… температуры воздуха. Поражался, что они совпадают. Во всем мире летом — пик насилий и убийств. «Может, он и прав? Сейчас теплынь… А я уже не Никифорова — мадам Бржостэк. Ку-ку!»

На следующий день, опохмелившись, поехали провожать Батьку. Он отправлялся в штаб Ворошилова, которому поручили новоиспеченную 14-ю армию, куда вошла и бригада Махно. Она по-прежнему действовала, хотя Троцкий писал грозные приказы и требовал «употребить каленое железо».

— Лезешь прямо в медвежью пасть, Нестор! Любишь смертельный трепет? Ох, как мне это знакомо. Сладко! — говорила Маруся. Они сидели в одной тачанке. Ветер прохлаждал лица.

— Кто меня съест?

— Да Ворошилов же. Он хоть и бездарь, а опасен, вроде косолапого, что из дружеских чувств тяпнул мужика по лбу, где сидела муха. Ха-ха!

— У него, Маруся, и войск нет, кроме нашей бригады. Моя сотня разгонит весь его штаб!

— Ой ли, Батько, поберегись. На расправу комиссары щедрые.

— Им не до нас. Юденич сунет на Петроград. Колчак на Волге. А Деникин прет с юга. Поплачут еще Ленин со своими остолопами Троцкими. Видишь хлеба?

Вдоль дороги колосились пшеница, ячмень, овес. Пахло васильками.

— Знатный урожай зреет, — продолжал Махно, — и мужику сейчас не до войны, пропади она пропадом. Он знает: уберет зерно — будет сало и к салу. Кто бы ни властвовал. А просыплется хлеб — верный конец. Потому и мы подождем. Он помолотит снопы и с новой силой ухватится за ружье. Меня не проведешь. Я всю душу крестьянина вижу насквозь!

На станции Гуляй-Поле пыхтел красный бронепоезд имени какого-то Руднева.

— Кто командует? — спросил Махно у бойцов на перроне.

— Илья Ротштейн.

— Где он?

— Далеко. Снаряды добывает.

— А кто замещает?

К ним подошел крепыш в кожаной куртке, измазанной машинным маслом. Поинтересовался устало:

— Ищете?

— Я Батько Махно. А ты?

— Семенов. Слушайте, еле отбились от кадетского бронепоезда «Иван Калита».

— Та-ак, Семенов. Деникинцы наседают, и сдерживаем их только мы. Поэтому поступаешь в мое распоряжение. Других войск тут нет, — сказал Нестор и прибавил почти просительно: — Все ресурсы иссякли. Дай хоть ящик патронов.

— Вчера до ночи, слушайте, отмахивались от этого проклятущего «Калиты» и теперь тоже на мели, — уклончиво ответил Семенов, и видно было, что врет, боится нарушить приказ Троцкого: «За любую помощь Махно — расстрел!» — Уж извините, товарищи, могу отпустить лишь коробку. Эй, Петрушин, неси цинк!

Маруся стояла рядом и слышала весь разговор. «Господи, до чего же докатился грозный Батько! — думала злорадно. — Неужели возьмет? Какой позор!»

Петрушин принес цинковую коробку и держал ее, не зная, кому передать. На рельсах тяжело отдувался паровоз. Никифорова-Бржостэк даже отвернулась, чтоб не видеть крушения легенды о вожде: «Это же конец! Он ни на что… не годен. Клянчит, словно последний нищий. Да лети в бой, вырви из глотки, герой!»

— Оставьте себе цинк, — сказал Нестор. — Поехали на Гайчур. Там Ворошилов?

— Вроде бы.

— Тогда вперед, и только!

Бронепоезд ушел на северо-восток, где глухо ворчала канонада.

Станция Гайчур, 8-го июня, 15 час. 40 мин.

Штаб 14-й армии — Ворошилову.

Харьков, Предреввоенсовета — Троцкому.

Москва — Ленину, Каменеву

…Мною была послана телеграмма, в которой я заявлял о сложении с себя полномочий Начдива, просил прислать специальное лицо для приема от меня дел. Сейчас я вторично заявляю об этом и считаю обязанным себя дать нижеследующее объяснение.

Несмотря на то, что я неизменно вел ожесточенную борьбу с белогвардейскими бандами Деникина, проповедуя народу лишь любовь к свободе и самодеятельности, несмотря на глубокотоварищеские встречи и прощания со мной ответственных представителей Советской республики, сначала тов. Антонова, а затем тов. Каменева и Ворошилова, — в последнее время официальная Советская газета, а также партийная пресса коммунистов-большевиков распространяет обо мне ложные сведения. Меня называют и бандитом, и сообщником Григорьева, и заговорщиком… Враждебное поведение Центральной власти по отношению повстанчества с роковой неизбежностью ведет к кровавым событиям внутри трудового народа. Считаю это величайшим, никогда не прощаемым преступлением.

Начальник дивизии Махно.

Никто на эту телеграмму, как и прежде, не ответил. Ленин прочитал ее и черкнул: «В архив». Повстанцы же, сдав Гуляй-Поле, отчаянно отбивались винтовками-дубинами. Белые не вступали с ними в рукопашные схватки — расстреливали с дистанции. Зато по ночам махновцы брали свое. Их внезапные налеты на тачанках трудно было остановить, и села, участки железной дороги то и дело переходили из рук в руки. Тая и медленно откатываясь на запад, полки Батьки все-таки держали фронт около магистрали Мелитополь — Синельниково.

Кое-какую помощь им оказывали части Ворошилова. Для координации действий при его штабе работали махновские оперативники: Озеров (ему, израненному, не позволили уйти в отставку по рапорту), горячий и скорый на язык Михалев-Павленко, другие. Их всех внезапно арестовали.

Троцкий по-прежнему бесился, угрожал «выжечь партизанщину каленым железом». Но те, кто воевал, в том числе и Ворошилов, видели — сил для этого нет. Если слушать Льва Давидовича, с кем останешься? Тогда он спешно сколотил чрезвычайный трибунал и сцапал штабников. Весть об этом долетела и до станции Верхний Токмак, где собрались на последнее совещание соратники Махно.

— Окруженные заградотрядами, чекистами, мы не поддались на провокации, — говорил он уверенно. — Вопреки желанию Троцкого — толкнуть нас в объятия Деникина — стоим на своем. Пусть посмеет арестовать еще кого из нас — закатим ему такой скандал, что задрожит и Киев!

«Пустомеля, — раздраженно думала Мария Бржостэк. — Где же силы? Вон штаб заграбастали. Ану лети, спасай его, герой! Что ж ты сидишь в этой дыре и тявкаешь?» Нестор между тем продолжал:

— Наша дивизия должна повернуть штыки против… («Неужто скажет «комиссаров»? — не поверила Маруся), против своего тыла, где засели карательные отряды. Мы им предложим: идите на помощь против белогвардейцев или дайте дорогу на Херсонщину…