Георгий Егоров - Солона ты, земля!

Из репродукторов на всю Москву, на всю страну, на весь мир ложились спокойные, уверенные слова, обращенные к воинам:

— На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецко-фашистских захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии!..

Сергей уже видел себя таким освободителем в танке, несущемся на врага, слышал скрежет раздавливаемых гусеницами немецких пушек, ощущал дрожь брони, как нервную дрожь собственного тела… Стало жарко.

— Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Козьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!..

Бои идут уже пятый день. Пятый день стонет земля от сплошного артиллерийского и танкового гуда. Кругом черно — от снега и помина нет — кругом дым и человеческая кровь. По семь-восемь раз в сутки переходят немцы в атаку. Поле севернее Наро-Фоминска сплошь усеяно недвижными курящимися танками, Щупами в чужих темно-зеленых шинелях, ранцами из телячьей кожи. Пятый день Сергей не покидает свой танк, замаскированный в глубокой яме и превращенный в огневую точку. Пятый день он сам стреляет из пушки по атакующему противнику. Замаскированы и остальные машины.

Теперь Сергей Новокшонов уже не новичок. Он не только видит бой, не только разбирается в нем, но и руководит им.

А враг лезет и лезет. Кажется он неистребимым и бесчисленным, как саранча.

Были минуты, когда больше уже не оставалось сил. Вот-вот эта кишащая, серо-зеленая масса навалится вместе с танками на окопы, сомнет все, задавит и устремится дальше на восток. В танке у Сергея уже дышать нечем — так раскалился он от беспредельной стрельбы. Эх, вывести бы сейчас все машины, думалось Сергею, да ударить бы с флангов. Не устояли бы ни за что. Но приказ есть приказ — танки держать только как огневые точки, в ямах. А серо-зеленая масса идет волнами вал за валом. Первый выкашивают, второй занимает его место, за ним идет третий, четвертый. Вот вражеские танки уже прорвались к окопам, утюжат их. Еще секунда-две, и до окопов дорвется пехота и захлестнет их, как могучая, грязная морская волна. Захлестнет намертво, поглотит и унесет. Тогда не спасут никакие огневые точки, укрытые в ямах.

И вдруг зашипело, засвистело небо, озарилось пламенем, через головы понеслись небывалые огромные снаряды. Их можно было различить даже просто глазами. Грохот боя заглушил нарастающий шипящий свист. И все поле, на котором ревут танки и движется устрашающая кричащая лавина врагов, покрылось враз сотней взрывов — ни танков, ни солдат не видать, и по всему полю земля дыбом стоит. Не успела она опасть — вновь такой же налет — и снова кругом темно, снова земля вся в воздухе. Потом, когда немного развиднелось, поле было неузнаваемо — оно мертво. Танки дымят, да кое-где недобитый немец шевельнет ногой или рукой.

Потрясенный Сергей открыл верхний люк, высунулся наружу и остановившимися глазами смотрел на поле, перепаханное в течение одной минуты, оно курилось. Вокруг тишина — ни с той, ни с другой стороны ни единого выстрела, только слышны слабые стоны раненых.

Сергей не утерпел, вызвал по рации комбата.

— Иван Петрович, что это такое было?

— У меня у самого глаза на лоб лезут. Видимо, какое-то новое оружие…

И тут же вмешался чей-то резкий голос:

— Прекратить разговоры на эту тему!

Сергей выключил рацию.

Не прошло и двух часов, как немецкая артиллерия с дальних позиций снова открыла огонь, из-за пригорка снова появились танки — больше прежнего, — и снова густой массой высыпала пехота — кишмя закишело изрытое воронками поле.

Сергей оторвался от прицела, глянул на задравшего голову водителя, хорошего, исполнительного парня, подмигнул ему:

— Ну, Петро, держись, начинается опять!

Парень был влюблен в своего простого и храброго в бою командира.

— Так это что, товарищ комиссар, девятая атака сегодня?

Сергей не расслышал из-за шума в наушниках, кивнул.

— Должно, шибко им хочется в Москву — больно уж прут-то нахалом. Их валят, а они прут.

Но комиссар не слушал, он уже стрелял. Танк вздрагивал, пустые дымящиеся гильзы вылетали под ноги. Водитель помогал, подавал магазины. Он не видел, что делалось на поле боя, но по тому, как торопливо стрелял комиссар, как двигались у него желваки, догадывался, что враг наседает с еще большим остервенением. Вдруг комиссар закричал:

— Заводи двигатели? Сейчас пойдем в контратаку.

У необстрелянного водителя тряслись руки. Танк рывком попятился, вылезая из своего укрытия, развернулся. И тут только водитель увидел: на огромном поле в черном дыму сплошное месиво танков. Не поймешь, который из них еще движется, а который стоит, пригвожденный намертво. И всюду, насколько в дыму видит глаз, согнутые бегущие фигурки.

— Полный вперед!

Танк присел, рванулся вперед и помчался по полю. Водитель, втянув в плечи голову, ожидал: вот-вот подкалиберным ахнут по борту.

— Левее! — сорванным голосом крикнул Сергей. И уже командиру роты по рации: — Миша! Миша! Разворачивай правый фланг! Не давай уйти вон тем белым танкам! Отрезай их! Сам не отставай от меня.

Пушка в руках комиссара ходуном ходит — бьет направо и налево. Всюду успевает комиссар. Даже замечания успевает делать водителю:

— Воронки-то объезжай, — слышно в шлемофоне. — Этак можно и башку расшибить…

— Стоп! — вдруг закричал он. — Налево! Лбом поворачивай к пушке! К пушке — лбом! Вон пушка слева! Видишь? Быстро! Сейчас шваркнет по бор…

Но было поздно. Грохнула броня, как огромный колокол. Танк вздыбился и осел. Комиссар рухнул с сиденья на спину водителю. По шее танкиста потекла теплая Комиссарова кровь. Водитель не видел, как тотчас же, загораживая Комиссарову машину от второго выстрела, рядом остановился танк командира роты. Не видел, как первым же выстрелом поднял он на воздух замаскированную немецкую пушку. Выбравшись из подбитого танка, перепуганный, с трясущейся челюстью, он кричал:

— Комиссара убило! Комиссара убило!..

В эту зиму мороз в Сибири лютовал. По ночам трещала земля. На дороге сами собой со щелканьем подскакивали глызы — замерзший конский помет. По утрам долго сизая дымка висела над селом, куржавила голые тополя, прясла. Воробьи до обеда не показывали носа из-под поветей.

Работать целый день на таком морозе было тяжело, Но Юра Колыгин готовился на фронт — со дня на день ждал повестку, поэтому стойко переносил всякие лишения, закалялся! Пятый месяц он работает трактористом в местной МТС. Не один он, Валька Мурашкин, Тимка Переверзев тоже на тракторах, с ним же в одной бригаде. Только Родика Шатрова отец не пустил, говорит: отдохни перед призывом. Но Родька все равно с утра до вечера пропадает в бригаде — разве можно от друзей отстать.