Евгений Анташкевич - Нашествие

– Мои родители? – Он хмыкнул. – Слава Создателю! Маменька перед их переворотом отправилась отдыхать в Марокко, папенька вёл переговоры здесь, на Дальнем Востоке, звали меня, мама к себе, папа к себе, но мне, видите ли, было любопытно! Дело в том, что учёбу в Петербургском университете я совмещал с… – Майкл поднял фляжку на просвет и наклонил её. – Писал репортажи в лондонскую «Тайме»…

В это время Кэндзи наконец дотянулся до стакана, отхлебнул и обжёгся.

– Вот видите… – Собеседник улыбнулся, ловко махнул стопку и, как показалось Кэндзи, чуть-чуть…

Нет! Он не поморщился! Просто махнул. Можно было только позавидовать его ловкости – японцы, перед тем как выпить сакэ, шумно вдыхали и так же шумно выдыхали, как будто делали какую-то тяжёлую работу или о чём-то сильно сожалели. А этот просто махнул…

– …Вот видите, – повторил он, – этим язык не обожжёшь! Виски! Настоящий шотландский скотч. Рекомендую! В нашем с вами состоянии надо выпить рюмки две, максимум три, а потом отпиваться чаем. Это закон!

Англичанин говорил, и Кэндзи начал успокаиваться – обычная болтовня двух случайных попутчиков, у них в Европе так принято, да и в Японии…

Последние свои слова Боули сопроводил приглашающим жестом, Кэндзи вежливо поклонился, англичанин было взялся за фляжку и стопку, но Кэндзи замахал руками.

– Ох уж эти ваши японские поклоны! Я подумал, что вы соблазнились! Ну, воля ваша!

Он высунулся в коридор и крикнул проводника. Тот мигом оказался рядом и на вопрос англичанина объяснил, что ресторан находится в третьем вагоне по ходу поезда.

– Ланч! Не желаете присоединиться? – спросил англичанин и на отказ Кэндзи вежливо поклонился и вышел, хлопнув дверью.

Кэндзи остался один. Он огляделся. На откидном столике продолжали позвякивать ложечками три стакана, четвёртый он держал в руках, и лежала закрученная фляжка, отсвечивая от окна своим кожаным, обтёртым до блеска чехлом. Он отхлебнул чай, поставил стакан на столик и сдвинул занавеску к дальней раме окна. Мимо поезда, почти не перемещаясь, плыла плоская, пустынная маньчжурская равнина.

До этого Кэндзи ездил в кавэжэдинских экспрессах, но всегда он так торопился, что не замечал вокруг себя ни соседей, ни обстановки. Сейчас он наконец-то разглядел тёмно-синие бархатные диваны, массивные бронзовые ручки и такой же бронзовый оклад зеркала на двери купе, и они родили в нём ощущение спокойствия. Неожиданный разговор с попутчиком во всём этом едущем, а точнее, мягко плывущем стал растворяться; вагон размеренно покачивался; хотелось только прикрыть окно, чтобы шёлковая занавеска так не шуршала и не колыхалась. Кэндзи уже начал дремать, боль куда-то спряталась, он закрыл глаза и почувствовал, как саднит кулак.

«Ну да, конечно! Как я мог забыть? Вот – англичанин! Заговорил!»

Сначала они сидели в японском ресторане, у господина Танаки: хорошие повара и тонко понимающая гостей прислуга, мягкий полумрак, дерево и татами – всё было привезено из Японии…

В конце пирушки Кэндзи вдруг стало грустно, вспомнилось беспокойство, которое подкралось к нему, когда он шёл к Адельбергу, и мысли о Соне. Он уже не слышал шума компании и не видел слабого света от хибачи, где синие огоньки облизывали чёрные, только что подложенные куски угля, они лежали на трепещущих красным, умирающих старых углях… Так он сидел, наверное, долго, как вдруг неожиданно Ёсиро толкнул его в бок, и в его затихшую голову сразу ворвались громкие, пьяные, весёлые голоса:

– В Фуцзядянь!!!

– Но это только для господ военных!!!

– Гражданские могут ехать спать! Их завтра будут рано будить ма-а-а-а-мочки!!!

Компания хохотала во весь голос.

Ёсиро снова толкнул его в бок, компания мигом затихла, но Кэндзи уже всё слышал. Он сидел скрестив ноги, с упёртыми в колени локтями, уткнувшись лбом в сплетённые пальцы. Не меняя позы, он приоткрыл глаза и тихо произнёс:

– На шестнадцатой, господа военные, есть одно место, о котором ещё никто из вас не знает…

Со всех сторон на него смотрели разинутые рты и слезящиеся от сакэ и табачного дыма глаза; вдруг он резко оперся на плечо Ёсиро, рывком вскочил на ноги и заорал во всё горло:

– Клянусь новенькой саблей Ёсиро-о-о-о!!!

От неожиданного толчка Ёсиро упал на бок и придавил собой саблю, подвешенную к поясу на коротких ремешках; пытаясь встать, он смешно барахтался и невнятно матерился:

– Чикишо! Ксо! Чикишо!

Компания выкатила глаза и сипела глотками; первым, видимо забыв про свой щегольской костюм, повалился на спину Ямамото и стал кататься, захлебываясь и кашляя от хохота.

Компания грохнула. Пьяные, они, как Ямамото, катались и толкали друг друга, молодые глотки стонали и перхали, они цеплялись один за другого, за руки и за одежду и пальцами показывали на стоявшего в позе героя Кэндзи. Девушки в летних ярких кимоно растаяли в тёмных углах ресторана.

Через несколько минут вся компания уже ввалилась в поджидавший их автобус миссии и до самого Фуцзядяня хохотала, не переставая удивляться такой резвости Кэндзи и неловкости Ёсиро…

Кэндзи пошевелился, чтобы протянуть руку и толкнуть вверх раму вагонного окна…

…Они ссыпались из автобуса и толпой, следуя за Кэндзи, подошли к двухэтажному дому с широким крыльцом и свисающим в середине красным бумажным фонарём.

«Хорошо, что я тогда набрёл на это заведение…» – полусонно и лениво глядя в окно, думал он.

За несколько недель до этого он попал на самую окраину Фуцзядяня, почти на задворки у самой Сунгари. Он приехал туда, чтобы изучить маршруты, по которым ходили и ездили работники советского генконсульства. Здесь в нескольких местах они уже не раз отрывались от наружки жандармерии. Его сопровождал сотрудник Номуры, который показывал Кэндзи, где это было.

– Ночью один из них исчез здесь. – И он указал на тупик, который при более тщательном изучении оказался кривым коротким проулком.

– А днём – здесь!

Кэндзи сквозь полудремоту глянул на часы. С того момента, как англичанин ушёл в ресторан, прошло минут пятнадцать.

«Сколько ещё там будут… «ланчевать» господина Бокова. Ланч – линч. Как всё близко!» Неожиданный каламбур заставил его улыбнуться.

Последнее место, которое указал офицер жандармского управления, его заинтересовало. Шестнадцатая улица китайского Фуцзядяня своим северным концом упиралась в широкую немощёную дорогу с насыпью из песка под будущие трамвайные рельсы, за которой Фуцзядянь полого спускался к Сунгари. Последний дом перед дорогой был этот самый, а дальше были лачуги, которые сбились одна к другой почти у самой воды.

Кэндзи со спутником обошли дом кругом, к нему примыкал сад за высоким забором из красного кирпича с единственной калиткой. Куда тут могли подеваться русские, было непонятно. Что-то тут не вязалось.