Евгений Анташкевич - Нашествие

На тот берег уходило сразу несколько разведывательных групп.

Столкнули лодку ровно в 24:00, на вёслах за двадцать минут дошли до противоположного берега и быстрым шагом стали продвигаться к подножию ближайшей сопки Богомольная. Была пасмурная ночь, в воздухе висел мелкий дождь, он же хлюпал под ногами, и было темно так же, как неделю назад в кузове грузовика. Только сейчас Кэндзи снова обратил внимание, что Коскэ подкашливает и перхает. Он вспомнил, что то же самое слышал в кузове, и ещё хотел спросить, не болен ли он, потом забыл, потому что больше не слышал.

– Что это с вами, Коскэ? – тихо спросил он, когда, отойдя от берега, они остановились, чтобы вылить из обуви воду и поправить амуницию.

– Это со мной всегда так, когда я переживаю… за товарищей! – ответил Коскэ.

Кэндзи удивился, но не успел переспросить.

– Вы не волнуйтесь, господин лейтенант, я сейчас начну тихо петь, и всё пройдет!

Кэндзи снова не успел ничего ни спросить, ни сказать, а Коскэ тихо запел:

Это была известная военная песня, довольно бодрая, она распевалась на манер строевой, однако Коскэ пел очень медленно, буквально тянул и действительно перестал кашлять. Песня закончилась, и он, пристроившись слева от Кэндзи, хотя все остальные солдаты шли гуськом – буквально след в след, стал снова объяснять, что когда он говорит или поёт, если очень тихо, то уже не кашляет и у него не перехватывает горло. Кэндзи хотел ему запретить, но потом подумал, что, пока они идут по своей территории, пусть говорит, если ему так лучше, или поет.

– Ветер оттуда, – тихо сказал Коскэ, – с востока, с сопок, от них! Ночью нагретый воздух опускается к реке… А хорошая песня, правда? А вы, господин лейтенант, видели кино про лейтенанта Гаяси, оно так и называлось «Хитрость лейтенанта Гаяси»?..

Коскэ уже шёл чуть впереди, местность от реки и до сопки Богомольная была болотистая, поросшая низким кустарником, по карте их маршрут, если идти напрямую от берега до подножия, мог занять не больше получаса, но было очень темно. Иногда Коскэ неожиданно придерживал Кэндзи рукой, и они проходили по самому краю жидкого болота или залитого водой поля, и все солдаты следовали за ними, и при этом он не переставал что-то шёпотом рассказывать, как будто они шли не по незнакомой местности, а по улице в родной деревне Коскэ. Кэндзи снова и снова убеждался, что Коскэ видит ночью как кошка, а Коскэ продолжал:

– Уже вот-вот! Прямо и чуть восточнее будет деревня…

– Хомоку. – Кэндзи вспомнил обозначения на карте.

– …а за ней озерко, видите туман? И сразу можно будет идти правее, вдоль подножия… А когда мы с отцом и матерью приехали в Осаку, к её сестре, к моей тётке, мама сначала не разрешала мне ходить в кино. Один раз её напугал этот глупый кацубэн в такой смешной плоской шляпе, как носят эти, бака гайдзин. Он стоял перед плакатом, на котором на коне был изображен лейтенант Гаяси, и кричал: «Подвиг лейтенанта Гая-я-си! Японский офицер в лагере красных казако-о-ов! Секреты русских гаре-е-емов!» Честное слово, мама, когда это услышала, она строго-настрого запретила мне, только папа её уговорил, мол, пусть сходит и посмотрит на настоящих японских героев. Это ведь знаменитый фильм про мужественного лейтенанта! А как он отбивал Ханаэ? Помните – дочку маньчжурского советника, которую во время прогулки украли красные казаки?.. Вон деревня и озеро, господин лейтенант, слева, а впереди сопка…

Кэндзи ничего не видел.

– Много, помните, их было много, они ещё были такие толстые, бородатые и наступали с пиками на Гаяси и саблями. Они были так свирепы и так неуклюжи, а лейтенант неуловим. Его сабля аж слепила противника. Правильно говорил кацубэн, да? «Он был как молния! А русский как дуб! Он знал, что за дверями его ждет Ханаэ!» А Ханаэ с такими крупными слезами на белых нежных щеках? Она играла на сямисэне, а возле неё с бутылкой в руках плясал этот смешной русский. А потом? Помните, весь экран заполнился несметными толпами бородатых русских, у них в руках ружья были как палки. И их было так много, что командир лейтенанта испугался за его роту. Какие у русских были толстые ноги и разинутые рты, когда они бежали в атаку! А Гаяси вернулся с войны майором…

Его болтовня отвлекала Кэндзи, иногда мешала, он попросил Коскэ показать ему на карте, где они находятся, и дал команду всем сесть. Коскэ не стал садиться, показал рукой прямо и сказал, что всё: через несколько минут они будут у подножия. Услышав это, Кэндзи решил, что, если Коскэ ошибся, он его там и оставит и больше с собой не возьмёт. Однако они прошли ещё сотню шагов, услышали слева в тумане кваканье лягушек, и Коскэ потянул Кэндзи за рукав:

– Уходим направо!

Прямо у подножия под южным склоном были поля. Всю неделю, сколько Кэндзи находился в расположении полка, лили холодные дожди, и до этого, как ему рассказали солдаты, тоже были дожди. Оказалось, что солнце было только в тот день, когда он приехал. Дожди пропитали землю, и вода хлюпала, поэтому Коскэ повёл группу по самой кромке южного склона, по границе полей. Сопка Богомольная была лысая, безлесная, сквозь крупный камень и щебёнку пробивалась трава, идти нормальным шагом было невозможно: что по склону, что по полям; все согнулись, и Кэндзи боялся, что сейчас у кого-нибудь с плеча соскользнёт ремень и чья-нибудь винтовка загрохочет по камням.

«Какая тут к чертям разведка, ночью высадить сюда весь полк, а с утра ринуться в атаку, а лучше часа за два перед рассветом, когда эти «бородатые» русские, – он усмехнулся, – будут спать! И вся задача!» – подумал он и посмотрел в спину Коскэ, тот и шёл как кошка – тихо.

Конечно, он видел фильм про лейтенанта Гаяси.

В то время, когда он вышел на экраны по всей Японии, Кэндзи было уже лет двенадцать, а может быть, и больше. Он видел и другие фильмы, которых мог не видеть Коскэ. Коскэ был года на три младше Кэндзи, а может, и на четыре. В школу, после младших классов, Кэндзи переехал к дядьке в Токио, и они с мальчишками бегали в кино в такие районы, где на любой фильм пускали каждого, который заплатит за билет. Он помнил толпы слоняющихся молодцов в европейских клетчатых куцых пиджачках и зазывал-кацубэнов, кричавших на всю улицу – про что кино. Они и впрямь все были в канотье, или, как их назвал Коскэ, смешных плоских шляпах. Тогда было модно подражать иностранцам, которых японцы, ещё уважавшие старые традиции, называли «бака гайджен», «дурак-иностранец», – далеко не всем японцам были к лицу клетчатые или фиолетовые узкие и короткие пиджачки.

Вдруг Коскэ остановился и прошептал:

– Господин лейтенант, надо двигаться строго на восток и идти поближе к полям, там трава гуще и нас будет не так слышно.