Евгений Анташкевич - Харбин. Книга 1. Путь

– «…Специальная комиссия, в которую вошли делегаты министерства внутренних дел и военного министерства Юго-Славии, перевезла из Катарро в Болгарии золотую и серебряную казну Врангеля. Часть сдана Юго-Славянскому банку, а большая часть министерству иностранных дел и Национальному банку.

Правительство Юго-Славии намерено купить эту казну, оцениваемую приблизительно в 400 миллионов динаров».

– И что ты находишь здесь интересного? – спросил Байков.

– Я думаю, Николай, вопрос тут в том, за сколько эта казна будет куплена и в чьи руки отойдут деньги.

– Думаю, что как раз этого мы никогда не узнаем. Это останется энигмой, завёрнутой в тайну…

– Мне кажется, прав Николай Аполлонович, Саша! – тихо сказала Анна. – Вспомни слова Николая Васильевича, когда он ссылался на Достоевского – «Деньги – это чеканная свобода!», кто же захочет иметь свободу без денег? – И обратилась к Тельнову: – Кузьма Ильич, а есть в вашей газете что-нибудь о России?

– Молодец, Аннушка… – оживился Байков.

– Что это вы все на меня ополчились?.. – сделал притворную мину Адельберг.

– Пора переменить тему!

– Есть, Анна Ксаверьевна, – отозвался старик, после блестящей победы в преферанс он слишком долго находился в положении слушателя, а после сказанного невпопад об «иноверцах» чувствовал себя не в своей тарелке. Сейчас он наконец-то стал полноправным участником разговора. – В «Заре» практически в каждом номере что-то есть. Прочитать?

– Давайте, что там?

– «В России. Петроград под водой».

– Ну-у! Кузьма Ильич! Это грустно, а что-нибудь повеселее?.. – Анна закончила разливать чай и поставила на середину стола вазу с печеньем и конфетами. – А хотя читайте, пусть будет хоть что-нибудь.

– Так читать?

– Да, Кузьма Ильич, читайте, Анна Ксаверьевна права, хотелось бы повеселее, но пусть будет хоть что-нибудь!

– «Москва. 3 января 1924 г. По сообщению из Петрограда, часть Петрограда очутилась в настоящее время под водой вследствие сильного разлива Невы, которая, невзирая на холодную погоду, сильно поднялась и выступила из берегов. Многие из заводов и фабрик Петрограда затоплены водой».

– А там не написано, где именно?

– Нет, Анна Ксаверьевна, этого здесь не написано!

Упоминание Петербурга и Невы привело всех в грустное расположение духа, Байков потёр ладони и тихо произнёс:

Анна всплеснула руками:

– Николай Аполлонович, вы ещё про «дядюшку, когда не в шутку…» нам продекламируйте! Дайте я вступлю, у меня есть любимое!

– Аннушка, ну кто же хозяйке воспротивится? Сделайте милость!

– Я оттуда же, из «Медного», но чуть ниже, ладно? Там есть проникновенное…

– Чего хочет женщина, того хочет Бог! Вступайте!

Анна поставила свою чашку, села на край кресла и положила руки на колени:

– Я прямо из середины. Ничего?

Все кивнули.

Анна улыбнулась и секунду помолчала:

Анна декламировала медленно, тихим голосом и слегка раскачивалась:

Она читала самозабвенно, Александр Петрович, который никогда не слышал, как декламирует жена, а вместе с ним Байков слушали затаив дыхание, и вдруг к голосу Анны Ксаверьевны стал прибавляться ещё один, поглуше, как бы издалека, даже не сразу стало понятно, откуда он: низкий, почти рокочущий; оба голоса взялись вместе: Аннин был выше и чуть громче:

Анна тоже услышала этот голос и, удивлённая, постепенно затихла, а голос продолжал, и все увидели, что он принадлежит Кузьме Ильичу. Старик стал похож на украинского слепого кобзаря, потому что вытянул шею, закрыл глаза, мягко, как по струнам, перебирал пальцами и не слышал, что в этот момент он уже декламирует один. Александр Петрович сверкнул глазами, но Анна прислонила палец к губам, прося не мешать.

Голос Кузьмы Ильича стал приобретать бархатную интимность…

Кузьма Ильич вдруг замолк, вздрогнул и открыл глаза.

– А вот с этим я не согласен! – сказал он.

В комнате наступила пауза, на секунду, и вдруг все рассмеялись так громко, что Анна замахала руками, прося потише.

– Ну, Кузьма Ильич! – Байков сморгнул пенсне и стал кулаками вытирать слёзы. – Вы – соловей!

– Скорей – глухарь! – ответил смущённый Тельнов.

– Вы, Кузьма Ильич, сегодня как… ларец с сюрпризами! Вы сегодня прямо удивляете: и азарт, и вирши, что это с вами?

– Стих нашёл! Я, знаете ли, в университете в кружок ходил, декламации!

– Знатно, знатно! А что-нибудь ещё?

– Наизусть или из газет?

– Что-нибудь стихотворное, – попросила Анна.

– Из газет, – сказал Адельберг.

– А ещё, – Тельнов стал перебирать газеты, – вот! Может, этим я вас и вправду порадую, вот послушайте: «В России. Кремлёвский конфликт. Конфликт между советскими вождями Зиновьевым и Сталиным с одной стороны и Троцким – с другой с каждым днем всё более усиливается. Часть партийного аппарата, а также Украина решили поддерживать Троцкого…»

– Это сведения из Москвы?

– Нет, это из Науэна!

– Так, может, наши заграничные друзья принимают желаемое за действительное? – Адельберг был заинтересован.

– Этого я знать не могу.

– А вспомните! – Александр Петрович обратился ко всем:

– Что сказал Николай Васильевич: что Ленина, возможно, скоро не станет. Так, может быть, грызня и началась.

– Если так, – Байков снова взялся протирать пенсне, – глядишь, и надо ждать перемен!

– А вот и шутки этого номера, – сказал Тельнов, – «Злободневная: назвался русским – вылезай из Маньчжурии» и «Дамская: ночью все кошки фокстротят».

Мужчины не заметили, что минутой раньше Анна вышла из комнаты, а теперь она вернулась, подошла к мужу и что-то прошептала ему на ухо, Александр Петрович её выслушал и обратился ко всем:

– Господа, к сожалению, нам придётся сегодня закончить, Анни говорит, что у Сашика жар!

Отправилась провожать Байкова Александр Петрович просто обвязался шарфом и накинул на плечи пальто. На улице была уже поздняя прозрачная ночь, подсвеченная белыми звёздами и жёлтыми окнами соседних домов.

– Ты, Саша, далеко меня не провожай, тут до проспекта два шага, возвращайся! Да! Вот что! Думаю, ты его помнишь! – Байков поднял бобровый воротник, снял мигом запотевшее на морозе пенсне и стал искать в кармане футляр. – У нас тут встреча была, в Офицерском собрании, ты на них не ходишь. Так вот там был Лычёв, интересовался тобой. Мол, как да что, чем, мол, занимаешься и так далее.