Кэтлин Кент - Жена изменника

Из большой хижины вышел человек, закутанный в мантию из отбеленных оленьих шкур, и взглянул, прищурившись, на пленных незнакомцев. У него было лицо ветхозаветного пророка, и с обеих сторон его поддерживали две молоденькие женщины, скорее даже — девочки. Когда глаза пророка остановились на Корнуолле, лондонец улыбнулся. Ему захотелось потянуться и дотронуться до этой мантии, чтобы пощупать собственными руками бороздчатые ракушки и косточки, обрамляющие наряд старца. Оглядев блестящие тела голых детей, старух с их мягкими щупающими пальцами, и даже раскрашенных воинов, похожих на экзотических птиц, Корнуолл подумал: это же эльфы. Они так похожи на сказочных эльфов.

Шаркая, старик приблизился к Корнуоллу и проговорил что-то отрывистым гортанным голосом. Потом сделал какой-то знак одному из воинов, и тот принес ему трубку. Трубку раскурили, и старик стал обволакивать дымом плечи, лицо, ноги и пах Корнуолла, пока дым не укутал пленного со всех сторон, как некое одеяние. Корнуолл улыбался все шире, вдыхая едкий древесный запах и предвкушая что-то очень приятное. Смех стал первым звуком, который он издал за многие недели, и, посмотрев в глаза Брадлоу, он собирался найти в них отражение собственной радости. Но вместо этого увидел выражение даже не настороженности, а страха, переходящего в настоящий ужас.

Вскоре их отвели в маленькую хижину, дали поесть и напиться, сняли с шеи лассо. И хотя руки у них все еще были связаны, пленным позволили свободно передвигаться по деревне. С каждым днем в деревню прибывало все больше воинов, а с ними женщины и дети, которые приносили корзины, наполненные только что убитой дичью, поэтому Корнуолл решил, что намечается какое-то празднество или пир. Несмотря на бесконечные планы побега, которые ему шепотом по ночам излагал Брадлоу — «Ты схватишь охранника, а я перережу ему глотку» и тому подобное, — Корнуоллу совсем не хотелось отсюда уходить.

Дни шли за днями, и однажды им разрешили посмотреть игры воинов: на палки натягивались сетки, которыми противоборствующие команды перекидывали туда-сюда мячик, скатанный из сыромятной кожи. Еще играли в кости или во что-то подобное. Настоящие резные кости были раскрашены в различные цвета. Как-то раз с Брадлоу сняли веревки и, к его изумлению, даже вручили нож. Он стоял, разглядывая оружие, пока не сообразил, что ему предлагают сразиться с несколькими молодыми воинами, которые что-то кричали и жестами показывали, чтобы он приготовился к драке. Брадлоу отказался, и тогда нож просто забрали у него без всякой борьбы, а воины стали с уважением разглядывать шрамы на его голове и лице. Позже лондонца отвели на поляну, где ему раскрасили лоб и сбрили ежик волос с головы, оставив лишь небольшой участок, чтобы можно было отрастить длинную прядь.

Вечером пленных разделили. Брадлоу отвели в большую хижину, где жил пророк, а Корнуолла усадили у валуна, затянув потуже веревки. Ему принесли мясо, которое пожилая индианка разжевывала ему, как это раньше делал воин, и полученную кашицу осторожно клала на язык. Хотя глаза у нее были карие и раскосые, а лицо скуластое, она напомнила Корнуоллу мать. Женщина разок улыбнулась ему, обнажив стертые, как у старого мула, зубы, и тогда он спокойно закрыл глаза, чтобы отдохнуть подле нее, пока она затачивает концы сосновых веток.

Индейцев приходило все больше, женщины приносили хворост для большого костра и складывали его у ног Корнуолла. К нему они обращались с торжественными речами на языке, который звучал для него, как нежное постукивание бусинок друг о друга, и он кивал в ответ, благодаря за заботу и разрешение участвовать в общем празднике.

Над головой было ясное ночное небо, и Корнуолл следил, как вверху беспорядочно, то тут, то там, загораются звезды. Он увидел тонкий, как нить, хвост кометы, пролетевшей в сторону Полярной звезды.

Из-за врезавшихся в запястья веревок он беспокойно заерзал. По всей деревне горели небольшие костры, и люди принялись монотонно петь, топая ногами по земле, утрамбованной предыдущими поколениями. Совсем скоро, думал он, с него снимут путы и отведут в большую хижину, как Брадлоу, там наголо сбреют волосы, заберут грязные, вшивые лохмотья, не снимавшиеся с того дня, как он прибыл в Бостонский порт, и дадут вдохнуть ароматный дым из длинной трубки, которой пророк водил перед его лицом.

Корнуоллу показалось, что он заметил Брадлоу, стоявшего среди танцующих тел. Его раскрашенное лицо освещалось снизу пламенем костра, но Брадлоу так изменился, что Корнуолл не был уверен, что видит именно его. Пение стало более напряженным, послышались крики, люди начали изображать сцены из жизни дикого леса: прыжки оленей, угрожающее шуршание барсуков. Корнуолл снова беспокойно зашевелился и поднял руки, желая показать старухе, что пора разрезать веревки и дать ему участвовать в празднике. Но рядом с ней уже стояло несколько женщин, явно ожидавших чего-то, и, когда они подожгли хворост у его ног, в их лицах появилось зловещее выражение. Вновь Корнуолла поразили их красота и угловатость скуластых лиц, сиявших, словно только что отполированная слюда. И неожиданно ему вспомнилось, как в молодости он смотрел на лондонских подмостках одно представление — сказочную историю про Царицу эльфов, которая, будучи заколдована, возжелала человека с головой осла. Он помнил, как гоготал во все горло над нелепостью происходящего и его хохот сливался с хохотом других зрителей, вплоть до самых верхних ярусов. При этом воспоминании он снова громко рассмеялся. «Эльфы, — сказал он, удивленный и обрадованный звуком собственного голоса. — Эльфы», — снова и снова повторял он с растущим отчаянием, в то время как индейцы сначала пронзили его тело сосновыми кольями, а потом подожгли их. Подобно живому пламени, Корнуолл побежал сквозь строй воинов с дубинками, а те затолкали его, полного ужаса, в обуглившиеся головешки костра, где он и сгорел дотла, не произнеся более ни единого слова.

Марта с Джоанной на коленях отдыхала во дворе, где редкая травка уже выгорела на солнце, превратившись в солому. Они играли с дикобразом, которого сделал Джон из сосновой шишки с сушеными смородинками вместо глаз и носа. Сначала Уилл отнял игрушку у сестренки, чтобы ее подразнить, и даже сломал несколько иголок на спине зверюшки. Марта отобрала игрушку у мальчика и сильно, до синяка, ущипнула его за руку, чтобы он больше не обижал младшую девочку. Джоанна немного поплакала, но вскоре явился Джон, начал строить рожицы, и девочка вновь заулыбалась. Джон был занят рытьем погреба для яблок и корнеплодов, которые в скором времени туда уберут, а теперь присел рядом с Мартой в тенечке, отгоняя шляпой осенних мух и вытирая потную шею полой рубахи.