Алексей Новиков - Последний год

Итак, он раскрыл весь заговор. Остается сказать о своей победе.

«Если дипломатия, – пишет Александр Сергеевич, – есть лишь искусство знать, что делается у других, и расстраивать их замыслы, вы воздадите мне справедливость, признав, что были побеждены во всех пунктах…»

Если бы Наталья Николаевна знала, кому и что пишет Пушкин, она, вероятно, отсоветовала бы ему передавать врагам некоторые из ее признаний, сделанных с такой откровенностью. Во всяком случае, она нисколько не была заинтересована в том, чтобы старик Геккерен вздумал кое-что опровергать. Но именно теперь Натальи Николаевны не было рядом с мужем. А непоколебимая вера в нее продолжала водить его пером.

Однако письмо, превратившееся в черновик, не могло быть отослано по назначению.

Пушкин взял чистый лист почтовой бумаги с золотым обрезом и начал переписывать заново. И тотчас возникли новые поправки. Он вписывал слова над строкой, не обозначив место вставки, вымарывал, но оставлял вымарку на полуслове. Новая редакция письма снова превратилась в черновик раньше, чем Пушкин подошел к конечной цели. Поэт писал, что дуэль, каков бы ни был ее исход, была бы для него недостаточна; он не считал бы ныне себя отмщенным ни дуэлью, ни срамом, которым бы покрыл себя при этом Дантес; поэт не удовольствуется и свадьбой Дантеса, которая будет иметь вид хорошей шутки. Пушкину недостаточно и данного письма.

Но чего же он в таком случае хочет?

«Я хочу, – заключил Пушкин, – чтобы вы сами дали себе труд подыскать основания, которые были бы достаточными, чтобы убедить меня не плюнуть вам в лицо…»

В гостиной все еще не стихали голоса. Шум даже увеличился – приехали братья Гончаровы. Должно быть, стали, как водится, шутить над невестой. В общем смехе был отчетливо слышен спокойный голос Таши.

Александр Сергеевич глядел на письмо, испещренное поправками, и размышлял. Странное дело! Он отказался от дуэли по мотивам, совершенно пагубным для чести Геккеренов. Он пренебрег требованием Геккеренов и рассказывал всем, кому мог, о своем вызове и, главное, о причине своего отказа. Он обрывает Дантеса при каждой возможности, когда сталкивается с ним в обществе. Он перестал кланяться старому Геккерену. А податливые противники как ни в чем не бывало обделывают свои дела!

Еще раз перечитал письмо. Опять взялся было за перо. И опять одна помарка ложится на другую. Придется оставить до утра. Он совсем изнемог.

Убрал бумаги и вышел к семейному ужину. Этакая уйма хлопот всем, начиная с Таши, с этой свадьбой! А когда получат Геккерены заготовленное письмо, что тогда с ними станется? Неужто опять только утрутся?

Письмо к Луи Геккерену не было закончено и утром следующего дня. Взялся было за него Александр Сергеевич, но приехал граф Соллогуб.

– Весьма кстати, – приветствовал Пушкин секунданта, только что участвовавшего в переговорах, предотвративших дуэль.

К удивлению гостя, поэт закрыл на ключ дверь кабинета.

– С Дантесом покончено, – объяснил он, – теперь я хочу прочесть вам письмо, которое пишу старику Геккерену.

Он стал читать, пользуясь обоими черновиками. Губы его дрожали. Он словно торопился огласить через графа Соллогуба еще далеко не готовое к отправке письмо…

Соллогуб совершенно растерялся. В пух и прах сызнова разбивались усилия секундантов. Адресуясь к барону Луи Геккерену в выражениях неслыханно оскорбительных, Пушкин ищет нового пути к дуэли, от которой только что отказался. Он не повторяет своего вызова, взятого обратно, но он делает все, чтобы противник немедля сам позвал его к барьеру. Понимает ли Александр Сергеевич, что творит?

Граф Соллогуб едва удержался, чтобы не вырвать из рук Пушкина роковое письмо. Пушкин продолжал читать. Голос его стал хриплым, когда он добрался наконец до зловещей фразы. Он предлагал самому Геккерену – и это, пожалуй, всего больше поразило Соллогуба – найти какие-то основания…

– «чтобы не плюнуть вам в лицо!» – задыхаясь, закончил поэт.

Граф Соллогуб отправился к друзьям Пушкина. Не щадя ни сил, ни красок, рассказывал о состоянии, в которое впал Александр Сергеевич. Но что могли сделать друзья? К прежним их недоумениям прибавились новые, к пережитым волнениям – ожидание таких действий Пушкина, которых никто не способен предвидеть. Один Василий Андреевич Жуковский обещал что-нибудь придумать, но и это обещание было дано не иначе, как по известному его добросердечию.

Сам Владимир Александрович Соллогуб, еще вчера гордившийся своей ролью секунданта, столь удачно исполненной, и скромно полагавший, что заслуги его будут занесены в анналы словесности, теперь понял: всего лучше быть на приличном расстоянии от возможных событий. Не так, чтобы остаться совсем безучастным, но уж, во всяком случае, и не так, чтобы принять на себя какую-нибудь ответственность.

Александр Сергеевич, проводив графа Соллогуба, снова взялся за письмо. Искал выражений еще более оскорбительных для Геккеренов, менял редакции – и никак не мог овладеть собой.

А ему опять помешали. Лакей подал официальное письмо министра финансов. Это был ответ на предложение Пушкина отдать имение для расплаты с казной.

«Имею честь сообщить, – писал министр граф Канкрин, – что с моей стороны полагаю приобретение в казну помещичьих имений вообще неудобным и что во всяком подобном случае нужно испрашивать высочайшее повеление».

Пушкина направляли к царю. А царь, памятуя об огорчениях, которые он причинил в последнее время жене камер-юнкера Пушкина, не преминет проявить свое великодушие. Если смирится муж Натали, ему можно будет, пожалуй, оказать какое-нибудь вспомоществование… для нее, конечно!

Пушкин перечитывал письмо, кусая ногти.

Недаром же, обращаясь к министру финансов, он заранее предупреждал, что будет вынужден отказаться от царской милости.

Стало быть, надо иначе порвать сети, которые раскидывает венценосец. И, конечно, нельзя допустить, чтобы уполз от мщения старый Геккерен. Поистине – не дают Пушкину покоя заговорщики, затягивающие свои интриги в тугой узел.

В кабинет то и дело заходит Таша. Таше нужны деньги. Привезенных из Москвы десяти тысяч не хватит даже на приданое Екатерине. А кроме того, в доме возникают из-за свадьбы многие другие неотложные расходы…

– Ужо, ангел кротости и красоты, – отвечает Александр Сергеевич, – сам войду в твои счеты, дай мне день-два управиться с журналом.

На столе лежали корректуры «Капитанской дочки». Но до журнала ли ему сейчас?

День выдался на редкость бестолковый. Ташу сменил заехавший по важному делу Дмитрий Николаевич. У него своя забота – жених требует формальной гарантии.

– Какой? – удивился Пушкин.