Жозеф Кессель - Всадники

Тут, согнувшись в три погибели из-за встречного ветра, из теснины выбежала взлохмаченная Зирех и крикнула Урозу:

– Задохнется… Беда с мулом… Из-за вьюков он не может пройти, задохнется.

– Перережь постромки, – ответил Уроз.

– Столько добра пропадет! – возразила Зирех. – Целое богатство!

Уроз лишь пожал плечами.

– Да, тебе легко говорить… – крикнула она.

Глаза ее были прикованы к груди Уроза, где лежали пачки связанных афгани. Уроз помахал плеткой. Зирех вновь исчезла в узком проеме.

Мокки шагнул было к ней. Но перед ним возникла грудь Джехола. Мокки не стал упрямиться, но плоское лицо его превратилось в подобие деревянной маски, так напряглись на нем все мускулы и жилы. Уроз улыбнулся этому лицу, в котором он увидел лицо своего палача, и подтолкнул Джехола.

И вновь ущелье сузилось, превратившись в коридор с полом из гладких плит, круто идущих вниз, и дико завывающим ветром. Из-за него путники вовремя не расслышали шум воды. А так как вода текла вдоль темного края ущелья, они и разглядеть ее тоже не могли.

Но вот нога у Мокки соскользнула, и он весь оказался в ледяной воде, уносившей его вниз. Джехол непроизвольно дернулся назад. Камни под ногами и сухие-то были скользкими, а тут стали просто как каток.

Уроз понял, что еще никогда опасность для него не была так велика. Сверху приближалась Зирех с огромным мулом. Внизу Мокки, зацепившись за выступ скалы, вылезал из воды. А он, Уроз, был зажат на месте, не в силах двигаться ни вперед, ни назад. Ловушка была безвыходной, положение – непоправимым. Уроз смерил взглядом расстояние, оставшееся до места, где вода, выходя из расщелины, растекалась на мелкие ручейки. Триста-четыреста футов, не больше. Надо было как-то преодолеть это расстояние или умереть.

Урозу вдруг вспомнилось, что по весне, после проливных дождей у него на родине, когда степь превращалась в топкое болото, все возчики брали в дорогу доски, чтобы подкладывать под колеса. Там, на равнине, доски, а здесь что делать? Уроз схватил одеяло, свисавшее с седла, и бросил его перед лошадью. Джехол понял и встал на одеяло. И другое одеяло легло тоже перед ним. Он сделал еще один шаг вперед… подождал немного и повернул голову к Урозу. А тот понял, что один он ничего не сможет сделать. Мокки на четвереньках вылезал из воды. Зирех, прячась за мулом, приближалась сзади с ножницами в руке. Уроз в бессильной ярости сжал рукоятку плети. На что она ему теперь? Саис подбирался ползком, и достать до него Уроз не мог. Зирех тоже была неуязвима. Уроз вспомнил ее горящие от жадности глаза. Как же сейчас они должны были пылать. Ведь сокровище почти у нее в руках.

– Так нет же, сука кочевая, – вполголоса проговорил он. – Клянусь Пророком, не быть этому!

Он вырвал из-за пазухи пачку денег, повернулся всем телом к Зирех и левой рукой потряс в воздухе бумажками, трепещущими на ветру. Та вцепилась в уздечку мула и замерла. Изо всех сил Уроз закричал:

– Подчиняйтесь мне… И немедленно!

Правой рукой он выхватил из пачки пригоршню ассигнаций и разжал пальцы… Неописуемая боль и ужас отразились на лице молодой женщины: высоко, высоко над ее головой ветер неумолимо уносил навсегда эти деньги, ее богатство. Она могла только взглядом следить за их полетом. Урозу показалось, что это ее движение длится бесконечно долго. Он чуял всей кожей спины, как к нему подкрадывается Мокки. В любой момент саис мог ухватить за ноги обессилевшего коня и повалить его. Последняя ассигнация из пачки исчезла во тьме ущелья. И вновь Зирех уставилась на Уроза. Он вынул из-за пазухи еще пачку денег. Зирех бросилась перед ним на колени и, словно в молитве, сложила ладони. Уроз большим пальцем показал в сторону Мокки. Кочевница проскользнула вдоль бока Джехола. Наконец, Уроз мог повернуться и сесть прямо в седле. В шаге от коня Зирех тянула к себе подобие раненого зверя с окровавленной мордой, еще мгновение назад готового обрушиться на него своей массой.

Мокки медленно выпрямился и еще медленнее пошел и поднял одеяло, лежавшее на земле за Джехолом, и так же медленно расстелил его перед конем. Тот перешагнул на него. И так Мокки проделывал много раз, пока Джехол не преодолел залитую водой часть пути. И все это время Зирех не спускала встревоженно-умоляющих глаз с денег, которые держал Уроз в высоко поднятой руке, грозя бросить их на волю ветра. И казалось в ту минуту Урозу, что нет на свете лучшего победного гимна, чем вой ветра в тесном ущелье.

Потом Зирех подошла к саису. Уроз не возражал. Он по-прежнему держал на виду свои деньги, готовый в любой момент разжать пальцы и дать им улететь безвозвратно.

Спуск стал более пологим, каменные плиты стали менее скользкими и не так плотно прилегали друг к другу. Между ними стали появляться островки глины, пучки сухой, колючей травы. Путники пошли быстрее. И то сказать, время было позднее. Только самая верхняя часть восточного склона оставалась освещенной. Внезапно Джехол высоко поднял голову, пошевелил ноздрями, вдыхая поток воздуха, ускорил шаг, почти до рыси, оттолкнул Зирех и саиса и оставил их далеко позади. Уроз тоже почувствовал в воздухе горький запах, которым был наполнен теперь ветер. И еще даже не столько умом, сколько сердцем остро осознал, что вот оно, счастье. Скалы расступились, как створки гигантских ворот, а за ними открылась бескрайняя, необозримая даль.

И Уроз завершил свой переход через Гиндукуш. Перед ним раскинулась степь, где человек в течение всего дня может видеть солнце. Где дневное светило, прежде чем исчезнуть, ложится на край земли и дарит ей долгий горячий поцелуй.

Выйдя быстрыми шагами из ущелья, Мокки шел вперед, сколько хватило дыхания. Потом остановился и протер глаза, чтобы лучше видеть. Он не осознавал, что вытирает слезы радости.

– Степь… – шепотом произнес Мокки.

Ему не верилось. Он обернулся на гигантскую стену Гиндукуша за спиной и блаженно улыбнулся.

– Почему ты бросил меня? – спросила Зирех. – И с чего эта радость?

Мокки не заметил, как она подошла. Он вздрогнул и, не прекращая улыбаться, тихо ответил: —Степь, Зирех, степь…

– Ну и что, что степь, – крикнула Зирех, – степь без денег, без жеребца, и даже мул без поклажи.

– Это так, – произнес Мокки едва слышно.

Его радость стала обретать вкус желчи. Он отвел взгляд от гор, поискал взглядом Уроза. Тот сидел в седле, в нескольких шагах от него, повернув голову на запад, и, казалось, молился.

Конь фыркнул и стал бить копытом. Издалека, с севера до путников донеслись резкие крики. В тихом спокойном воздухе только они нарушали молчание.

– Что за крики? – спросила Зирех.

– Конные пастухи перекликаются, – сказал Мокки. – Их не видно, уже темнеет. Они сгоняют к юртам скотину, которая паслась весь день в степи.