Жозеф Кессель - Всадники

Мокки всю свою жизнь был слугой, работал то чабаном, то конюхом, всю свою жизнь он был обязан ухаживать за животными и людьми. Поскольку он был по натуре добр и физически силен, то не уставал радоваться жизни. Баран, нагулявший, благодаря его уходу, много жира и шерсти, конь, ставший гладким и сильным, в полной мере удовлетворяли его самолюбие и его потребность в нежности.

С такой же нежностью и гордостью смотрел он на спящего Уроза. Он не задумывался над тем, любит ли он его, как не спрашивал он себя и о том, любит ли он Джехола, когда почищенный скребницей, накормленный и напоенный им жеребец засыпает на свежей, приготовленной им подстилке. И вот сейчас, покачивая головой и улыбаясь всем своим почти безусым широким лицом, в узких глазах которого светились преданность и радость доброго веселого парня, Мокки думал о том, что доставил бы Уроза в родные степи Меймене целым и невредимым, даже если бы ему пришлось нести его до дома на руках.

Жара постепенно спадала, небо слегка потускнело. В листве дерева, под которым спал Уроз, послышались первые, пока еще совсем негромкие голоса невидимых птиц, возвещавшие приближение вечера.

А Уроз все спал. Разбудил его шум, когда в чайхану ввалилась большая группа вышедших из автомобиля людей. Они приехали с севера в старой, буквально держащейся на честном слове машине и стали заказывать одновременно кто черного чаю, кто зеленого голосами, осипшими от дорожной пыли и гуляющих по горным перевалам Гиндукуша ледяных ветров.

Не открывая глаз, Уроз потянулся, пошевелил сначала руками, потом здоровой ногой. Осторожно попробовал, как двигается другая нога. Острая боль тут же дала о себе знать. Но это уже была привычная, послушная ему боль, как бы ставшая частью его самого. Уроз с облегчением вздохнул. Он чувствовал себя хорошо. Усталость прошла. Преследовавшие его страхи и чувство стыда тоже исчезли.

В листве над его головой все громче, все слаженнее звучал хор пернатых, аккомпанировавший мыслям Уроза, который пришел к выводу, что в конечном счете его падение было случайностью, досадной случайностью. Конечно, из-за нее ему не удалось выиграть Королевский бузкаши. Но теперь ведь такие игры будут проводиться каждый год. Главное – поскорее добраться до родных мест и выздороветь. А там видно будет… Он остается все тем же Урозом, и к тому же теперь ему принадлежит Джехол.

Тут он открыл, наконец, глаза и встретился взглядом с саисом, сидевшим на корточках напротив. Он произнес умиротворенно:

– Я хорошо поспал, Мокки.

– Клянусь Пророком, ты прав, – воскликнул саис. – А сейчас ты получишь самый черный, самый горячий и самый сладкий чай, какой только бывает, чтобы взбодрить кровь человека! Бегу, бегу за ним.

Уроз взглянул на гигантские горные вершины и на небо над ними. По мере того как солнце садилось, все принимало свой изначальный цвет, все оживало. Небосклон словно вибрировал всеми оттенками голубизны, а на склонах гор появлялись там и сям алые краски, предвестники пурпурных сумерек.

Но Урозу, привыкшему к бескрайними равнинам, не нравились эти каменные стены вокруг. Они приближали горизонт, зажимали его в скалистые тиски. Опустив взгляд, он вернулся в свой привычный мир. Чайхана в степи, чайхана в горной долине, чайхана на головокружительном перевале, обдаваемом ледяным дыханием вершин и ущелий, и даже чайхана в безводной и безжизненной пустыне – это всегда все равно чайхана, всегда один и тот же приют для путника. Та же негромкая песня великана-самовара из красной меди, тот же запах бараньего жира, тот же аромат душистого чая, те же крики слугам-мальчишкам. Здесь Уроз чувствовал себя, как дома.

Да и путники, сидевшие тут и там по-турецки, были ему не совсем чужими. Купцы из Кандагара, ездившие закупать кожи каракуля и мерлушки в Мазари-Шариф и ковры в Меймене, – он часто встречал точно таких же в этих двух провинциях на базарах, на террасах постоялых дворов и узнавал их по особой свойственной им манере завязывать чалму и по длинным бородам, обильно сдобренным хной.

Саис вернулся с подносом, уставленным чайниками и чашками, и присел напротив Уроза.

– Джехол устал еще больше, чем ты. Спит до сих пор.

– Ему надо как следует отдохнуть. Мы двинемся дальше только завтра, – сказал Уроз.

Он посмотрел на усталые глаза Мокки, покрасневшие от пыли, солнца и бессонной ночи, на дырявый, состоящий практически из одних лохмотьев чапан, до смешного короткий на его длинном теле, и подумал: «Мне давно уже надо было купить ему другой».

Уроз при этой мысли не задавался вопросом, любит ли он Мокки, но на этот раз его улыбка не походила на волчий оскал.

Чай они пили, шумно втягивая его в себя вместе с воздухом, поскольку он был очень горячий. К тому же так он казался им более вкусным. Наслаждались чаепитием они молча. Тем временем птичий гомон в ветвях ивы становился все громче. Тень от дерева добралась уже до плеч Мокки. А косые лучи солнца, проникавшие под навес, придавали яркости и красномедному цвету самоваров и красочной посуде, и ярким рисункам на побеленном фасаде дома.

Кандагарские купцы закончили трапезу и расплатились. Хозяин чайханы вышел проводить их. Это был очень подвижный седобородый старичок, походивший из-за своего вытянутого профиля, седоватых волос и живого выражения глаз на серую мышь. Он сказал:

– Дорога дальше хорошая и надежная, и вы скоро будете в Кабуле. Жалко все-таки, что вы опоздали на один день. Вчера в это же время там состоялся Королевский бузкаши.

Услышав эти слова, Мокки вздрогнул и открыл рот. Резким жестом Уроз заставил его молчать и не шевелиться. Потом провел рукой себе по лбу. Возможно ли? Вчера! Только вчера!

Хозяин чайханы продолжал со вздохом и явным сожалением в голосе:

– Люди-то в Кабуле, небось, только об этом и говорят. Вот будет интересно послушать!

Старейший из купцов, судя по длине и обильной окраске бороды, ниспадавшей на богатые одеяния, возразил так, будто его уязвили в самом его достоинстве:

– Будь спокоен, меня они не удивят. Бедняги! До вчерашнего дня ждать своего первого бузкаши. В то время как я… Такого, как видел я, они никогда не увидят!

– Расскажи, о почтеннейший, расскажи и нам! – стал упрашивать хозяин чайханы.

И, не дожидаясь ответа, повернулся к террасе с криком:

– Бача! Эй, бача! А ну, неси сюда поживее мои подушки, мой чай, мои печенья, мое варенье.

Толстый купец медленно погладил свою огненную бороду, словно колеблясь, но ноги его уже начали медленно складываться, готовые вот-вот превратиться в сиденье. Спутники его последовали его примеру.