Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья

Куян крутил головой по сторонам. Он не понимал, куда идет. Только сердцем ведал, что отчие боги сами должны направить его на верный путь, раз сохранили до срока его жизнь ценою жизней стольких родовичей. Князь перестал ощущать время. Должно быть, он брел уже очень долго, несколько раз спускаясь в заросшие дроком низины и на дно больших илистых оврагов, где скакали зеленушки, собирая рассыпанные по земле желтые семена. Дважды перед ним появлялись ручьи, которые Куян перепрыгивал. Один раз — дорогу перегородила гора старого бурелома, которую князь обогнул краем.

Лес потемнел и сгустился. Это была настоящая дремучая чаща, где не стало даже заячьих троп. Двигаться приходилось медленно, проваливаясь в ямки с сухостоем, увязая во влажных мхах. Неожиданно Куян остановился. Ему показалось, что в просвете ветвей мелькнула ивовая крыша какой-то лачуги. Сперва князь подумал, что ему привиделось от устали, даже глаза протер. Нет, лачуга не пропала. Прибавив шагу, Куян поспешил вперед, хрустя валежником. Ему вдруг сильно захотелось узнать, кто живет в такой глуши. Совсем скоро за шероховатыми ветлами и ракитниками открылась землянка. Жердяное перекрытье ее кровли было проложено земляным слоем, поверх которого крепились увязанные лыком ивовые прутья. Сомнений у князя не было: если тут приютилась какая-то волгарская семья, то для него она не представляла угрозы. Но уж скорее, ветхая лачуга походила на жилище отшельника.

Согнувшись в три погибели, Куян спустился вниз по скрипучим ступеням. Стены, проложенные мхом, явно состояли из дубовых плах — князь ощутил это по запаху. Пол был твердым, глиняным, гулко звеня под ногой. Но через два шага подошвы сапог коснулись мехового ворса. Видно, лежали расстеленные шкуры. Смутно проступили в жилище контуры очага, лежанки и столешницы.

— Ты кто, отрок? — лежак заскрипел, в углу кто-то приподнялся на локте.

— Какой я тебе отрок, дед, — ответил Куян, еще не зная, сердиться ему или смеяться. Даже впотьмах он различил, что перед ним старец.

— Да мне, сынок, все отроки, — молвил хозяин землянки, зажигая лучину и укрепляя ее в ставце. — Окромя, конечно, наших дубков. Они малость постарше меня будут.

— Сколь же тебе лет, дед? — Куян не сдержал улыбки. Он увидел седого, как лунь человека с почти коричневой морщинистой кожей. Космы волос доставали ему до пояса.

— Века полтораста точно отмахал, — отозвался старец. — Коли не больше. Считать устал.

— Ой ли? — усомнился князь. — Ужель Макошь так много людям отмеривает?

— Отчего ж нет? — пожал плечами старец, выпрямляясь на лавке. — Я ведь в лесу живу, со всеми духами его знаюсь, все секреты его давно выпытал. Вот только немощь с каждым днем все ближе подкрадывается. Стал часто в Страну Забвения уходить, Навь и Явь путать…

— Ты волгарского роду будешь?

— Нет, сынок. Из лугов я. Жили тут когда-то такие во времена давние, позабытые. Ты присядь. Угостить мне тебя нечем, разве что былицами попотчевать.

Князь оглядел скромное убранство лачуги. В ней не было даже посуды.

— Чем же ты кормишься, дед? — спросил он с недоумением. — Чем силы свои питаешь?

— Пища моя — свет Солнца, Луны и Звезд, соки дерев. Питие мое — все лесные яды.

— Чудной ты, старик, — Куян разглядывал отшельника во все глаза. — Сильно чудной.

— Поживешь с мое — и не таким премудростям научишься, — усмехнулся хозяин землянки. — Жизнь — наш главный наставитель. Надобно только уметь ее слушать. Тогда уразумеешь языки всех птиц и зверей, секреты всех навьев, сердце Нездешнего…

— Ты из жрецов что ли? — не понял его князь.

Старик покачал головой.

— Из воев, из вождей ратных — как и ты.

Сказанное отшельником еще больше удивило Куяна.

— Отец мой над лугами главатарем был, — прикрыв веки, заговорил старик. Он вновь откинулся на лежанку. — В походы дальние ходил под началом могутного Радагайса. Я — опосля него над родом встал…

— Обожди, дед, — насторожился Куян. — Ты про какого Радагайса толкуешь?

— Про того самого, которого ныне богом бранной удали почитают на севере.

— Радогоста?

— Как не назови: Ратигощем ли, Редегастом — а суть не изменится. И память людская о нем. Все племена восхода и полуночи съединил сей князь когда-то. Мой отец под стяг его встал, дабы край родной и веру пращуров отстоять от коварных ромеев и закатных готов, что им продались в ту пору. Лютый страх претерпел Рум, когда дружины Радагайса его землю топтали, а воинства ромейские — разгоняли, словно отары беспомощных ягнят. До самого Вечного Града едва не дошли. Ромеи-крестопоклонники, говорят, в те дни отвернулись от своего Единого Бога и вспомнили отчих богов. Знали они, что супротив детей Сварожичей ни одна сила не выстоит. Вероломством победили. Разобщили дружину князя: и алан на него натравили, и многих из уннов. Так и сложил голову Радагайс в западне вражьей, а с ним много славных воев и мой отец…

— Ты тоже ходил в походы? — спросил Куян.

— А то как же, — подтвердил старец. — Только уже под стягом Влиды. Мы, луги в его державе были. Тут уж за отца сквитаться довелось… И на восходные грады ромеев поглядел, и на закатные. Много побед одержали, тьму тьмущую ворогов повергли во прах. Я порой чую себя древним вороном, помнящим запах крови всех бессчетных ратаний. А как отлетела душа Влиды в Небесные Чертоги, так и воротился на родину. Войны шли еще долго. Гепиды с аланами ходили супротив уннов и ругов. Потом пришли с восхода сарагуры, принесшие самую большую напасть… Но я был уже слаб для бранных дел. Земля моя оскудела, села недруг повыжег, сыновья сложили головы в боях. Вот и подался я в лесные чащобы доживать свой жизненный срок. Не ведал тогда, что путь мой только еще начинается. С тех пор тут и живу.

Куян ощутил неожиданное доверие к словам странного старца.

— Видать, удивительные вещи еще случаются на свете белом, — сказал он более уважительно. — И что, не тревожат тебя здесь лихие люди и оружные вои?

— Я ж с лесом этим давно породнился. Он меня всему научил, силу свою дал, чарами, аки одежей облек. Сторонний человек меня сыскать тут не властен.

— А как же я? — захлопал глазами князь.

— Ты — другое. Тебе это на роду писано было. Доля твоя — силу мою в свои длани принять. Иначе не помру я, не отпустит меня Батюшка Сварог в светлый Ирий. Много годков уж тебя тут дожидаюсь, ноги едва волочу. Теперь, видать, обрету желанный покой от бренных трудов и земных забот.

— Обожди, дед, — озаботился Куян. — Ты о чем таком толкуешь?

Старец прищурил глаза.

— Да ты не страшись, — молвил, успокаивающе. — Не сегодня еще помру. Скидывай плащ, да омой лицо и руки — за домом жбан с водой стоит. Позже еще потолкуем.

И он затих, повернувшись к стене.