Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб

— Бориска-то под отцовское крыло прикатил, не иначе места своего дожидается.

— Да уж по всему.

— Нам-то с того какой прок?

— От Бориски никакого не жди, а Святополк землицей наделит.

— Поторопился бы туровский князь.

— Уведомить его.

— Ныне у нас в Вышгороде Путша гостит.

Блуд ощерился.

— Известно!

— Ты, Еловит, Путше обо всем накажи.

— Да уж не забуду.

— Как бы Владимир не догадался бояр к присяге Бориске принудить.

— А что владыка?

— Митрополит служить станет тому, кто сядет на великое княжение.

В полночь заявился Блуд в опочивальную к Настене, сел на кровать:

— Помоги, боярыня, чоботы стащить.

— Спал бы ты, боярин, — недовольно проворчала Настена, — чего тебе от меня надобно, чать, не запамятовал, как в прошлый раз попусту старался.

— Видать, умчалось с годами мое умение.

— Поведай лучше, боярин Блуд, о чем вы с грибом-поганкой Еловитом шептались?

— Те то к чему? — насторожился Блуд.

— Любопытствую.

— Не в меру оно. За сыном доглядай, часто к Бориске похаживает.

— Чать, товарищи.

— Не дети.

— Чем тебе, Блуд, молодой княжич не угодил?

— Аль он девка, чтоб я его любил?

— Ты, боярин, и девки молодой не полюбишь.

— Кто соки мои, Настена, выпил?

Боярыня хихикнула:

— Были ли они у тя, воевода. Соки, эвон, у Владимира Святославовича, они и поныне бродят.

— Те откуда знать? — удивился Блуд.

— По догадке.

— Гляди, Настена, отобью те догадки.

— Ужли тем соки свои взбодришь? — И снова у Настены голос насмешливый.

— Тьфу, — сплюнул Блуд, — и за что тя князь Владимир любит?

— Те откуда ведомо?

— От доброхотов.

— Кабы любил, аль я против?

Кровать под Блудом скрипнула, он поднялся:

— Ладно, Настена, спи ужо, пойду и я ночь доглядать.

— Так-то оно лучше, воевода.

— Великого князя при мне не упоминай, не зли.

— Я ли разговор начала?

— Да уж не я.

— Ступай, боярин, ино ночь в пререканиях минует. А ты уж, воевода Блуд, не шушукайся с грибом гнилым, Еловитом, не плетите паутину. Меня от этого боярина вышгородского в тошноту вводит.

— Ты, Настена, не сунь нос куда не просят.

С теплом в туровских лесах озоруют лихие люди. Гость ли торговый плывет, боярин ли какой едет, коли не проскочит, всего лишат, а то и живота не пощадят. Особенно опасен путь между Туровом и Мозырским поселением. Густой вековой бор, через него одна дорога да звериные тропы. Мужики поговаривали, поди, здесь сами мозырцы шалят, а на пришлых грех валят…

Но Путша сколько ни ездил, Бог миловал. Боярин бахвалился:

— Меня разбойники боятся, ино нашлю на них челядь оружную.

Этого ли остерегались лихие люди, удачлив ли был боярин, кто знает, однако Путшу не трогали.

Возвращался боярин из Вышгорода довольный, хорошо время провел с голубицей своей, намиловался. Настроение Путши портила лишь предстоящая встреча с женой. Вспомнит ее постный лик и морщится будто от оскомины.

И Путша мечтал о том, когда сызнова выберется либо в Киев, либо в Вышгород…

Вспомнил наказ Еловита, то-то взволнуется Святополк. Оно и есть отчего. Уплывает от туровского князя киевский стол, а Святополк о нем мечтает, себя великим князем мнит. Особливо Марыся, все ему о том нашептывает. И чего в этой католичке больше, красоты либо коварства? А все ляхи заговаривают, король из Гнезно на Русь зарится, латиняне на веру православную посягают.

— Ох-хо, — вздохнул Путша. — Святополк смерти Владимира выглядывает, не рано ли?

Путше кажется, великий князь еще долго жить намерен. Здоров он, да и кто знает, сколько он еще землю топтать будет? А случается и такое с дряхлым деревом, подгниет, но стоит. И не один год. Так и человек…

И снова мысли к вышгородской зазнобе повернули. Подумал: «Поди, киевская купчиха-вдова хоть летами и моложе, а похуже, мясиста и сонлива».

Заходящее солнце с трудом пробивалось сквозь листву деревьев, сгущались сумерки, и Путала подумал, что ночевать придется в лесу…

Кто знает, куда бы повернули Путшу греховодные мысли, коли бы не засвистели совсем рядом, не ухватили боярского коня под уздцы и не закричали:

— Приехали, боярин, скидывай его с седла, а то от него дух тяжелый на весь лес повалил. — И захохотали.

Путша даже руку к мечу не успел протянуть, как очутился на земле, а мужик у него по карманам шарит, на груди под кафтаном. Вытащил сверток с деньгами, заорал:

— Тут не мене гривны!

— Богат гусь, добрый улов!

— По сумам поищи!

— Еда в них знатная, лепешки, мясо копченое и сало! Гляди, даже мед с собой прихватил боярин.

— Бери все, оно ему не потребуется.

— Что с боярином делать, голову долой аль повесить на просушку?

Мужики засмеялись.

— Надо ли? Коня расседлай, в лес уйдет, меч в воду кинь, а одежды сними, дойдет домой — его счастье, зверь хищный сожрет, нам спасибо скажет. Уходим, ребята!

Ушли, только ветки под ногами затрещали. Посидел Путша под деревом, тело болит, побили изрядно. Нет ни кафтана, ни корзно, ни шапки и сапог. Где теперь коня искать? Босым ногам с непривычки и колко и холодно, а до Турова не мене двух дней добираться. А коли зверь хищный встретится?

И пошел боярин, проклиная разбойный люд. Только на третьи сутки добрался до Турова.

Дома на жене зло сорвал, тиуну велел челядь на коней сажать, сыскать тех воров.

Вернулся тиун через неделю, весь лес объездил, в Мезыне допрос снял, да разве лихих людей изловишь?

Вконец потерял Святополк покой, осунулся, под очами тени черные. К жене с одним и тем же вопросом подступал:

— Что делать, Марыся?

А у той один ответ:

— К отцу ехать. Пусть повернет полки на Владимир.

— Поведет ли?

— Не откажет, але я не дочь его?

— Нет, не поведет, поостережется. Не поеду я к королю…

— Але у тебя, Святополк, иное есть, чем Владимира одолеть?

— Либо тебе не ведомо, что ничего не имею и никто за меня не вступится?

— О, Матка Бозка, почему ты дал мне такого мужа?

— Разве не король хотел нашего брака?

— Он не мыслил, что ты уступишь великий стол Борису!

— Я не желаю уступать, но что поделать?

— Если хочешь обрести Киев, отправляйся к королю. Нет, тогда пошли Онфима к печенегам, обещай щедро заплатить им, когда сядешь великим князем.

— Что я слышу, наслать печенегов на Русь, разорить ее? Но люд проклянет меня!

— Езус Мария, мой муж потерял голову либо не имел ее совсем. Он не желает помощи печенегов и не думает о себе! Но почему должна страдать я и закончить жизнь княгиней туровской? Нет, нет, если не поедешь ты в Гнезно, я отправлюсь к королю. Слышишь, Святополк? Але я не дочь короля Болеслава?

Почувствовав усталь, князь Владимир прилег на широкую лавку, расслабился. Сначала намерился Бориса позвать, но передумал. Кликнул отрока: