Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб

— Не по мою ль ты душу, гридин? Какую весть обманную привез?

— Княже, — выдавил Лука, — не стало великого князя Владимира! Иерей Анастас за тобой послал, велел поспешать.

Святополк гридня за грудь ухватил:

— Когда умер?

— Ночью сегодняшней.

Оттолкнул Святополк гридня, заметался по палате. Снова подскочил к Луке:

— Вели коня седлать, со мной поскачешь!

На крик прибежала испуганная Марыся:

— Але стряслось чего?

— Великий князь помре!

— О Матка Бозка, она услышала меня!

— Передай боярам, а паче Путше, пусть немедля в Берестово отправляются, я же наперед поскачу. Анастас позвал. Там, верно, и митрополит.

— А Борис?

— Что Борис, Борис с дружиной на печенегов отправился. Пусть вышгородцы не мешкают. У гроба великого князя Иоанн признает меня!

Из хором выскочил, в седло птицей взлетел и, едва не сбив воротнего караульного, погнал коня.

Владимир покоился в берестовской церкви, горели свечи, и бледный лик великого князя был умиротворенным.

Святополк подошел, склонился. В эту минуту он забыл о прежних обидах. Перед ним лежал не великий князь, лежал человек со своими грехами и достоинствами, человек, называвший его сыном. Теперь он мертв и даст Господу ответ за все, чем жил, и Бог будет судить его судом Господним.

Скупая слеза скатилась по худому лицу князя. Анастас тронул его за рукав:

— Вчерашним вечером великий князь говорил, что седни призовет тя. Каяться намерился.

Святополк склонился к иерею:

— Ответствуй мне, Анастас, станешь ли ты за меня, когда назовусь я великим князем?

И вперился в него взглядом. Хотел иерей ответить, что заверил князя Владимира держать руку Бориса, но зрак Святополка был страшен.

В церковь, придерживаемый иноками, тихо вступил митрополит, встал в изголовье покойного, перекрестился. Не успел Святополк к владыке приблизиться, как вошли вышгородские бояре. Путша к митрополиту подступил, сказал едва слышно:

— Владыка, бояре просят тя, благослови на великое княжение Святополка.

Подошел Святополк, поцеловал руку Иоанну, промолвил смиренно:

— Благослови, владыка святый, по старшинству великое княжение наследую.

Иоанн перекрестил его:

— На великом княжении достойным будь, яко князь Владимир Святославович. Русь и веру православную береги и чти.

Склонил голову Святополк, и не увидел митрополит, какой радостью загорелись глаза князя. Он улыбнулся, довольный. Покидая церковь, заметил иерею Анастасу:

— Брату Борису дам в княжение Ростов и еще земель прирежу. А ныне на Альте пусть стоит на случай появления печенегов.

Киев оплакивал князя Владимира Святославовича. В Десятинной церкви пахло ладаном и топленым воском. Люд со всего Киева собрался, с великим князем прощались. В стороне от паперти бояре кучно толпились, бородами качали:

— Поистине великим князем был Владимир Святославович.

— О славе отечества пекся, — заметил воевода Добрянко.

Тут вышгородцы появились, уловили, о чем речь. Путша сказал:

— Ныне на великом княжении Святополк, чуете, бояре. Его владыка благословил.

— Если митрополит, тогда о чем речь.

— А вон и иерей Анастас, он всему свидетель.

Третий день, как не стало князя Владимира, третий день не стихают страсти вокруг имени Святополка. Горластые бирючи звали народ на Подол и на Гору, где великий князь велел столы выставить, вином хмельным и пивом угощал люд во здравие великого князя Святополка.

Выпивали, во хмелю языки развязывались:

— А князь-то Владимир великое княжение Борису прочил.

— Для чего и княжича при себе держал.

— Борис на печенегов ушел, а Святополк на великий стол примостился.

— Нам ли не все едино, кому на Горе быть?

— Святополка владыка Иоанн великим князем нарек.

Меж народом глазастые и ушастые приставы шныряли, стращали:

— Эй, почто языки развязали аль в яму проситесь?

Люд на время затихал.

Тщедушный дьякон в затасканной рясе и засаленной скуфейке после корчаги вина затянул по-козлиному:

— Нет власти, еще не от Бога!

Бородатый кузнец руками, потемневшими от металла, разломил пирог, сунул кусок дьякону:

— Ешь, отче, ино развезет.

Пил и ел люд за упокой князя Владимира Святославовича и во здравие великого князя Святополка.

Ночью Борис увидел сон, будто отец провожает дружину. Он стоит на дворцовом крыльце в зеленом кафтане, ветер теребит его волосы, подзывает к себе Бориса и говорит ему с укоризной:

— Полки уже выступили, а ты, сыне, еще без брони.

Глянул на себя Борис, и на самом деле, на нем посконные порты и такая же посконная рубаха.

Устыдился он, а отец продолжает:

— Тебе, сыне, рубеж южный вверяю.

А мимо князей проходила дружина, а было воинов такое множество, что Борис удивился, как они вместились на Горе, в детинце.

Ушли гридни и ратники и ополчение, а великий князь собрался в хоромы идти, как вдруг повернулся к Борису:

— Я, сыне, в Берестово отъеду, а ты, как печенегов изгонишь, ко мне явись, с тобой жить буду.

Хотел Борис отца спросить, ужли сейчас они не вместе, но Владимир удалился, а в ушах Бориса зазвучало пение. Оно доносилось с выси. Где он слышал подобное? И вдруг вспомнил, в Царьграде, в соборе Святой Софии. Оно было красивое и неземное. Но пение оборвалось, и перед Борисом встал Блуд. Воевода хихикнул:

— Почто, княжич, из всех сыновей ты один у Владимира Святославовича в милости?

Борис руки развел. Какой ответ воеводе дать?..

Пробудился княжич, над вопросом Блуда задумался. Чует, не любит его воевода, но за что?

Весь сон вспомнился Борису. Ведь и наяву сказывал отец, что в Берестово отъедет…

И так защемило у княжича сердце, едва не заплакал.

— Господи, спаси и помилуй его, — взмолился Борис. — В грехах своих неповинен он, ибо не ведал, что творил в язычестве…

Дрожала земля, храпели кони, сотня за сотней шла дружина, готовая разом развернуться и встретить врага.

— Вернется ли орда, как мыслишь, воевода? — спросил Борис.

Не сдерживая бег коня, Блуд прокричал:

— Непредсказуем печенег, сказывал те.

— На Альте станем. А я вот об отце все думаю.

— Цепок великий князь, впервой ли ему недомогать.

Борис не стал продолжать разговор, смотрел в степь.

Она расстилалась, насколько хватало глаз. Посвежевшая после дождя, пахнувшая разнотравием. А осенью закачаются в степи ковыли, волнами перекатываются.

На зимовье откочуют печенеги в низовье Дона или Днепра и станут улусами пережидать морозы. Подгонят табунщики к становищу табуны и стада, и потянет по степи кизячным дымом…

Однако не такие мысли у княжича. Одолеваемый беспокойством, он послал гонца в Киев и теперь ждал его возвращения.