Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта

Любимый мой,

хочу известить тебя, что князь Леон Сапега, хоть у него и есть невеста (между прочим, сапеговская кузина!) и даже свадьба как будто назначена, не удовлетворился лёгким амурным сближением и усиленно вьётся вкруг меня.

Так что то, чего ты столь хотел, само собою ныне устраивается; даже устроилось уже.

Помимо званых вечеров, мы встречаемся часто наедине. И то, что я узнаю, до крайности меня изумляет. Разговоры его во многих отношениях поистине поразительны; я почерпнула из них массу интереснейших сведений. Сапега – не человек, а живая энциклопедия. Но меня, конечно, более всего интересуют политические его высказывания.

Сей богатейший человек, королевского роду (потомок великого князя Литвы и Руси, Ольгерда, как ты знаешь), великолепного образования (учился в Сорбонне и в Эдинбургском университете), потрясающих манер, французским владеет лучше любого француза (ещё бы! воспитывали ведь его отборнейшие парижские аристократы), и вообще умница, и император российский к нему более, чем благосклонен.

Казалось бы всё для князя Леона складывается наипревосходнейшим образом. Так нет – он ненавидит и презирает русских, о царях же отзывается поистине ужасно.

Не понимаю, чего же ему не хватает?

Он готов пожертвовать всем, что имеет (а имеет он, как ты знаешь, очень и очень многое), и ради чего? Ради мифической польской независимости? Правда, сам Сапега, при всём громадном уме своём, эту идею отнюдь не почитает несбыточной.

Ещё в некотором роде он и самого себя ведь полагает королевской особою. Его называют «господарем Галиции», и он сим обстоятельством чрезвычайно гордится, и даже не пробует скрывать.

То бишь князь, несмотря на обширные познания свои, политически ведёт себя не только глупо, а, пожалуй, ещё и довольно-таки бессмысленно, как я считаю.

В общем. утверждаю неопровержимо, единственный мой: князь Леон Сапега душою и помыслами своими заодно с лютыми врагами нашими. Увы, но это так!

Он готов к измене и совершенно не дорожит благосклонностию к нему российского императора. Князь безрассудно ждёт лишь удобного случая, дабы примкнуть к мятежу, буде тот только возникнет. По крайней мере, так следует из откровений его, коих я стал свидетельницей.

Обнимаю тебя, родной, нежно и жадно.

Люблю и тоскую ужасно.

Неизменно твоя

К.

Июнь 1825 года

Одесса

Post Scriptum

Родной, сообщаю тебе ещё две маленькие детальки, которые, не исключено, хоть что-то объяснят нам в поведении князя.

Не уверена, помнишь ли ты, но родитель Леона Сапеги был в своё время камергером самого Наполеона Бонапарта – он-то, видимо, и научил сызмальства своего наследника презирать и ненавидеть Россию.

И второе. Матушка князя, урождённая графиня Замойская, заронила в него фантазийную идею восстановления Великой Польши, куда должны войти и Галиция, и Бессарабия, и Малороссия с Белороссией, и многие австро-германские земли. Сие отнюдь не есть моя выдумка, милый. Дело всё в том, что князь Леон самолично и в подробностях поведал мне о возвышенных рассказах матушки своей про Речь Посполитую.

Янек, родной!

Спешу сообщить, что небезызвестный тебе граф Густав Олизар, участник Патриотического общества, является нередко на мои собрания в сопровождении графа Александра Потоцкого, братца твоего по матери.

Оба они ведут совершенно крамольные речи, персонально направленные супротив царствующего российского государя. И это притом, что Олизар есть ведь лицо, можно сказать, официальное – он же киевский губернский маршал. Однако, любимый, имей в виду: сие обстоятельство ничуть не останавливает его.

Ещё Олизар ныне в дружбе с Мицкевичем, но великий лирик в общем разговоре крамольных тем особо не поддерживает, и, выходит, ведёт себя умнее и вашего братца и графа Олизара, ибо, думаю, не потерял покамест надежды стать профессором Ришельевского лицея.

И ещё гораздо более важное: сей Олизар явно имеет какие-то делишки с русскими карбонариями, людьми из окружения полковника Пестеля, и это уже, мне кажется, очень даже сериозно.

Что скажешь на всё это, родной?

В общем, имей в виду, что граф Олизар путается отнюдь не только с Мицкевичем и другими здешними поляками. Он имеет самые прямые отношения с конфидентами полковника Пестеля. Но и это не всё.

Граф приятельствует также с Сергеем Муравьёвым-Апостолом, подполковником Черниговского полка, а это, как ты отличнейше ведаешь, личность наиподозрительнейшая, смутьян ещё тот.

А также граф водит знакомство, и достаточно близкое, с одним из заводил северных заговорщиков – с князем Сергеем Трубецким. Вот каков наш милейший Олизар!

При этом я не понимаю одного, милый. Рассуди.

Заговор, даже самый верный, всегда связан с громадным риском.

Зачем всё-таки граф Олизар ввязался в Патриотическое общество, снюхался с русскими заговорщиками, ведь он может потерять совершенно всё?! А ему есть что терять, ибо богат он, как Крез, ты же знаешь.

Вот эта исключительная непонятность Олизара и смущает меня.

Прежде мне непонятными казались одни идиоты, однако граф совсем не идиот – напротив.

Любимый, а что скажешь ты о Густаве Олизаре? Для тебя он очевиден или так же смутен, как для меня?

Ему ведь русские сохранили все его громадные имения, дозволили вот, чтоб он был избран председателем киевского дворянства, а граф всё равно никак не успокоится и не оставляет подозрительных своих связей, даже скорее наращивает их. Может, он всё-таки не в себе?

Жду твоих разъяснений, как всегда в подобных случаях бесценных; я ведь знаю, что ты как никто изучил поганую душу заговорщика.

Мысленно целую тебя, родной мой Янек, со всею силою бесконечной нежности моей.

Со страшным нетерпением жду весточки и с невыразимым томлением – нашей встречи, родной мой и единственный.

Твоя верная

К.,

любящая, тоскующая

и преданная.

Август 1825 года

Одесса

Самый ненаглядный человек мой!

Сообщаю последние новости; уверена, что они весьма порадуют тебя.

Граф Александр Потоцкий, братец твой по матушке твоей, великой и несравненной Софии Потоцкой, принял меня приватно в одесском своём особняке, громадном и роскошном.