Сергей Мосияш - Святополк Окаянный

Потом, усталые, умиротворенные, они лежали рядом, глядя в звездное небо.

— А ты с какой вески? — спросила Лада.

— С Погоста, — соврал Святополк, все еще не решаясь назвать себя.

— Мы поженимся? Да?

— Поженимся.

Помолчав, Лада неожиданно предложила:

— Давай окрутимся.

— Как? — не понял Святополк.

— А как родители наши окручивались под святым дубом. Вот и станем мужем и женой.

— Давай, — обрадовался Святополк.

Девушка решительно вскочила, оправила платье, взяла юношу за руку:

— Идем.

Она привела его к старому дубу, под которым земля была утоптан! настолько, что и трава уже не росла.

— Вот здесь окручиваются все наши. Ты готов?

— Готов.

— Пошли, — повела его Лада вкруг дуба. — Повторяй за мной. Я…

— Я, — повторил Святополк.

— …Имя, имя твое. Ну же?

Он все еще не хотел называться, но и лгать уже было нельзя под святым дубом, и тут вспомнил имя свое, данное в крещении.

— Я Василий…

— Беру в жены Ладу…

— Беру в жены Ладу.

— И буду любить ее до скончания века своего.

Они обошли дуб, раз, второй, третий. После Святополка Лада слово в слово повторила эти же слова, что «берет в мужья Василия и будет любить его до скончания живота».

— Ну вот, Василий, мы с тобой окручены. Я твоя.

Святополк опять обнял Ладу, и страсть вновь вспыхнула в нем. Спросил тихо на ушко:

— А здесь можно?

— И здесь и везде теперь можно, — отвечала нежно Лада, сама прижимаясь к нему.

Истомленные ласками, они уснули под дубом, укутавшись корзном. Лада положила голову на грудь юноши, и ему это было приятно.

Они проснулись одновременно, когда уже вовсю торжествовало солнце. Лада под щекой почувствовала что-то, цапнула рукой. Это был нательный крест Василия.

— Что это? — спросила она испуганно и тут впервые при свете дня увидела лицо своего мужа.

— Это крест, — отвечал Святополк.

— Ты… Ты, — с возмущением крикнула Лада и вскочила, — ты не нашей веры, ты не наш… обманщик! — и кинулась прочь.

— Лада, постой, — вскочил Святополк. — Лада. Погоди…

Он побежал за ней, но, поняв, что не догонит, остановился. И впервые пожалел, что родился в княжеской семье. Она узнала его, да еще тут крест.

Где-то завыл волк, но Святополк знал, что это не зверь, это его зовет Волчок. И он пошел на этот вой. И вскоре увидел своего холопа. Тот обрадовался:

— Святополк, где ты пропадал? Меня послали тебя искать. Княгиня ночь не спала. Всю дружину разогнала.

— Куда?

— Как куда? В лес. И на реке ищут.

— Почему на реке-то?

— Кто-то болтнул, что ты мог утонуть. Ведь все от костра в реку кинулись. Купались.

— Волчок, ты крещеный?

— Я? Нет. А что?

— Да так, — вздохнул Святополк. — А креститься будешь?

— Прикажешь, окрещусь. Мне что, мне не жалко.

— Крестить иерей должен.

— Но у нас же тут нет его.

— Пока нет.

После Купалы Арлогия заметила в сыне перемену, он стал задумчив, молчалив. Что-то его томило. Но что?

— Что со Святополком происходит? — спросила пестуна. — Уж ты-то, поди, должен знать?

— Сам дивлюсь, княгиня. Сдается мне, на Купалу он мужчиной стал.

— Мужчиной? Что ты хочешь сказать?

— Познал, наверно, женщину наш наместник. Али не ведаешь, что на Купалу у реки творится?

— Да ты что? Всерьез? Ему ж еще семнадцать.

— Семнадцать, матушка, семнадцать. Пора невесту искать. А то сам приищет.

— Но не холопку же?

Варяжко хмыкнул, с укором покачал головой, но вслух произнести не посмел: сама-то, мол, ты из кого? Нашел другой пример:

— Аль забыла, великий князь Владимир кем рожен? Рабыней Малушей. Верно?

— Верно, — согласилась Арлогия, холодея от такой мысли. — Надо женить, немедля женить его, Варяжко.

— Будь спокойна, княгинюшка. Уже есть ему суженая.

— Это ты о дочери Болеслава?

— О ней самой.

— Поезжай, Варяжко. Договаривайся. Вези.

— Слушаюсь, матушка княгиня, — поклонился Варяжко и вышел.

Печенеги не оставляли в покое Русскую землю. Едва в 996 году великий князь отъехал в Новгород, откуда намеревался привести людей не только для пополнения дружины, но и для заселения порубежных городов, как печенеги появились под Белгородом. Окружили город со всех сторон и поскольку наскоком взять не смогли, решили взять измором.

Белгород невелик был, кормился с того, что подвозили из Киева, с весок, с огородов, а потому не имел больших запасов. Уже через полторы недели начался голод, съели всю домашнюю живность вплоть до кошек и собак.

Среди жителей поднялся ропот, старшины были вынуждены собрать людей на вече, решить, что же делать?

— Мы все так перемрем, — кричали одни.

— Зовите князя на помощь, — вторили другие.

— Но его нет, он ушел с дружиной в Новгород.

— Тогда открывайте печенегам ворота.

— Но они перебьют нас.

— Всех не перебьют, кого-то и в полон возьмут.

— Лучше полон, чем голодная смерть.

А в это время из-за стен из степи доносились в город запахи жареного мяса, которое на кострах готовили себе печенеги. Эти запахи сводили голодных с ума.

На вече большинством приговорили: завтра открыть ворота и впустить печенегов. Когда стали расходиться с площади, навстречу идущим попался старик, опиравшийся на палку.

— Ну что приговорили-то? — спросил он.

— Сдаваться печенегам, дед. Готовься, заутре поганый по твою душу явится.

Старик разволновался, поплелся искать старшин. Нашел их у княжеского терема.

— Вы что ж, милостивцы, решили ворота отпереть? — спросил он.

— Не мы, старик. Вече приговорило.

— Прошу вас, милостивцы, потерпите три дни.

— Но народу уж невтерпеж. А и что за три дни изменится?

— У меня есть задумка. Обещайте створить, как я скажу.

— Сказывай, дедушка, там решим.

— Надо убедить поганых, что снеди всякой у нас и конца не видно.

— А как?

— А так. Мол, нас сама земля кормит. Велите собрать хошь по горсти с двора муки ли, овса ли, отрубей. Пусть женщины створят из этого кадку киселя. А еще надо туесок меду, поищите в княжеских погребах, да сварить из него другую кадку сыты. Для каждой кадки вырыть по колодцу. Но кадки вставить так, чтоб казалось, будто и кисель и сыта из земли натекают.

— Но потом-то что будет, дед?

— Вы это створите, а уж с погаными я буду говорить, мне язык их ведом. Вы думаете, им легко, они своими конями всю траву окрест повыбили. Сами хошь не голодают, но коням-то жрать нечего. Нам убедить их надо, что мы хошь целый год продержимся.

Многие не верили в стариковскую затею: «Спятил дед на старости лет. Печенеги тож не дураки, поди, не без глаз». Но другие говорили: «А чего не попытаться, а ну — выгорит».

Выкопали два колодца точно по окружности кадок, вставили туда кадки. Чтоб краев их не видно было, пустили по кругу завески холщовые. Залили в кадки приготовленный кисель и сыту. У каждого колодца по ведру с веревками положили.