Сергей Мосияш - Святополк Окаянный

— Понял, отец.

— И дружине всегда дело находи. Все время натаривай ее: в стрельбе ли, в скачке ли. Почему твой дед на рати всегда удачлив был? Да потому, что ни он сам, ни дружина его никогда праздными не были. Если не рать, то ловы на зверя либо рыбалка. Ну и пиры, конечно. Чем чаще будешь пировать с дружиной, тем крепче привяжешь к себе.

После Мстислава призвал князь к себе воеводу Олега. Тому наказывал:

— Мстислав еще юн, горяч, сдерживай его поначалу. А в лета войдет, найди там ему невесту, лучше из касожских или яских княжон или из другого какого местного племени.

— Не худо бы от печенегов невесту-то. А?

— Можно и от них. Хотя вряд ли это оградит нас от набегов. У них ведь целая дюжина, если не более, родов, и иные меж собой враждуют. В общем, гляди сам, Олег. Я на тебя полагаюсь, Анну-то ты мне привез.

После воеводы призвал князь к себе кормильца Мстилавова Ставра.

— Тебе, Ставр, наказ такой. Не давай лениться отроку, подымай чуть свет, корми — и сразу за труд.

— Я так и творю, Владимир Святославич. Разве я не понимаю, кого рощу. Мне за князя Мстислава краснеть не придется.

Матери Мстислава Адели Владимир Святославич отправил грамоту, в которой написал, что стол ее сын получил в стороне полуденной, у синего теплого моря: там всегда тихо и мирно, ей не о чем беспокоиться. Хотя сам-то понимал, что стол тмутараканский самый опасный и нелегкий, что там только драчуну и сидеть. Вот у Мстислава характер, да и внешность, деда, ему тут в аккурат будет. И поратоборствовать есть с кем, и от братьев далеко, беспокоить их не станет. Пусть княжит с Богом.

Варяжко и десять дружинников, сопровождавших его, прибыли в столицу Польши Гнезно. Привезли князю Болеславу подарки, в основном меха, то, чем богата была Туровская земля. Горт, узнав самого Варяжку, а особенно о цели его приезда, был в восторге. Сбывалось его вранье прошлое, что-де великий князь рад-радехонек заполучить сыну в невесты княжну Ядвигу.

Болеслав принял туровского посланца ласково, усадил за свой стол, подали дичину жареную, а к ней корчаги с хорошим вином. Выпили чарку, другую. Болеслав неспешно выпытывал у посланца:

— Каков хоть муж Святополк?

Варяжко пожал плечами, не зная, как хвалить своего воспитанника, неловко это ему казалось. Выручил Горт:

— О-о, Святополк красавец!

Болеслав, наливая себе вина, покосился на своего милостника, но укорил лишь взглядом.

— Мужу, воину не обязательно красавцем быть. Лучше умным да сильным.

— Умом его Бог не обидел, — молвил наконец Варяжко. — Читает, пишет изрядно, луком и мечом владеет. В седле держится неплохо. На ловах удачлив. На рати еще не испытан, но, думаю, коль доведется — не сплошает. Чай, корень-то Святославов.

— Ну а как он к Владимиру относится? В рот глядит или своим умом живет?

Болеслав зацепил больное место Варяжки, не забывшего того зла, что причинил ему Владимир. Может, как христианин и простил, но не забыл. И, сам того не ведая, неприязнь свою передал и Святополку. Но говорить об этом чужеземному князю он не хотел, сочтя это прямым предательством по отношению к князю Владимиру.

— А как может относиться наместник к великому князю? Он им поставлен на стол Туровский и должен его корысть блюсти.

— И блюдет?

— В меру сил.

— Ну что ж, земель у Владимира Святославича много, за всеми самому не уследить. Без наместников не обойдешься. А лучший наместник — это, конечно, родной сын.

— Вот и он так же думает.

— Это о родном речь, — подчеркнуто молвил Болеслав. — А насколько мне известно, Святополк — сын брата.

— Да, он сын Ярополка. Но на Руси по смерти отца для детей отцом становится брат умершего.

О том, кто помог умереть отцу Святополка, Болеслав счел неуместным напоминать, и так это всем было известно, но о своем отношении к собственному брату ввернул-таки.

— А я вот брату Владивою чешский стол добыл, — сказал подчеркнуто: у вас, мол, брат брата на мечи, а у нас, мол, вот так.

Варяжко смолчал, не его дело князей судить, Бог им судья. И уж тем более не след говорить, что за наместников юных их пестуны правят землей. Решил на польскую сторону разговор перекинуть:

— Согласна ли будет невеста ехать с нами?

— А кто ее спрашивать станет? — усмехнулся Болеслав. — Поедет. Птичкой полетит свое гнездо вить. Старшие-то сестры вон куда взлетели, и ей наверняка невтерпеж. Девка в соку. Святополку будет над чем поурчать. — И Болеслав захохотал над своей шуткой столь громко, что едва свечи не погасли. Варяжке шутка его пришлась не по душе, но он улыбнулся, чтобы не обидеть хозяина. Горт хихикал, как кот жмуря глаза. Громко смеяться не умел, не приучен был.

Когда слуги увели гостя почивать в отведенную ему светелку, Болеслав налил себе полную кружку вина, выпил, отер усы:

— Вот, Горт, и вколотим мы клин в задницу Владимиру.

— Думаешь, эта свадьба ему не по шерсти будет?

— При чем тут свадьба? Важно, что мы теперь будем посещать Русь на законном основании. Дите мое, зять мой, а там, глядишь, внуки появятся. Не могу ж я их без отчей заботы оставить? А? — Болеслав лукаво подмигнул. — Пошлю с Ядкой епископа колобрежского, как бы духовника ее. А уж он-то, старый хрен, плести сети мастер. Этого мальчишку Святополка мигом к рукам приберет.

В канун отъезда княжны Ядвиги позвала ее к себе старая княгиня Дубровка. Попрощаться и наставить:

— Перво-наперво, внученька, скажу тебе, ежели этот туровский князь не крещен, не соглашайся на венчанье дотоле, пока не окрестится. С тобой отец ведь не зря епископа шлет.

— Как же так, бабушка? Приеду на свадьбу, а там упрусь?

— Да, милая, так. Я вон в твои-то годы приехала из Чехии к Мечиславу. Он слюной исходил, готов был тотчас волочь на ложе. А я спрашиваю: покажи крест. А у него его нет. Язычник. Ну, говорю: окрестись, милый, тогда и подъезжай с любовью-то.

— Ой, бабушка, — смеялась Ядвига, — да неужто так и было?

— Так, милая, так, кого хошь спроси. Да что я? Эвон, сказывают, царевна Анна князю Владимиру то же самое устроила. Окрестись, мол, тогда и сватайся. Нельзя мужу с женой в разных верах пребывать, грех великий.

— Ну а дед сразу окрестился?

— А куда ему деться? Тут же и полез в купель как миленький.

— Но, наверно, Святополк окрещенный, раз отец окрестился, не мог сын без крещения остаться, — предположила Ядвига.

— Дай Бог, дай Бог. Это я тебе для того говорю, чтоб ты сразу же крест у него спросила, ну и молитву, хотя бы «Отче наш». Но я знаю, что вся Туровщина в язычестве прозябает. Это точно. Тяжко тебе, милая, будет середи язычников, тяжко, золотце мое. Но ты не клонись, мужу в уши дуй, что-де крестить чернь надо. Крестить. Ведь ежели хозяева земли христиане, а чернь — язычники, эдак и до греха недолго. Эвон, ты помнишь епископа Адальберта?