Сергей Мосияш - Святополк Окаянный

Сколь ни вглядывался Святополк в лица девушек, пригоняемых к церкви, так и не увидел среди них Ладу. «Неужто в лес сбежала?»

Окончив дела и наказав Святополку выделить десятину на содержание церкви, Владимир Святославич отправился домой, в Киев. Перед отъездом, прощаясь с Арлогией, попросил ее:

— Ты в христианской вере от рождения, проследи, чтоб Святополк не забывал о церкви, о ее содержании.

— Не беспокойся, Владимир Святославич, за этим я присмотрю.

Когда уж изрядно отъехали от Турова, где-то уже у Погоста, Анастас, ехавший рядом с князем, спохватился:

— Эх, как же мы забыли-то.

— Что?

— Ну оставить соглядатая-то, подсыла.

— Нет, не забыли, — усмехнулся князь. — Я оставил своего человека.

— Кого?

— Кого надо, того и оставил, Анастас.

— Ну кого все-таки? — не отставал грек.

— Я сказал: своего человека. И этого довольно, — холодно отрезал князь и подхлестнул коня, опережая своего милостника.

Анастас понял и не стал догонять князя, а поехал сзади, почти с дружинниками. А по долгом размышлении и оправдал своего высокого покровителя: «Он прав, что не хочет называть имя подсыла. Знать его должен только он. Мудрое решение».

Ждан дождался…

В месяц сухой [86] Сухой — март. Ждан уже отставал от своего лодийного дела, готовясь к пахоте. Проверял, поправлял сохи, усиленно подкармливал коня да и сам старался сил поднабраться. Продав лодии, изготовленные за зиму, прикупал на Погосте семян, а то и что-нибудь из одежки своему семейству. Чинил сбрую, хомуты, но считал это унте не работой, а отдохновением от зимних трудов перед трудами весенне-летними. Женщины уже пропели песни-веснянки:

Лада дохаживала с животом последние дни, и мать старалась не перегружать ее домашней работой, напротив, по многу раз на дню заставляла: «Передохни, Ладушка».

Ждан хмурился, натыкаясь взглядом на дочкин живот, но помалкивал, разумно полагая, что уж ничем беде не поможешь. Всю зиму он пытался разыскать злосчастного Василия, все вески окрестные объездил, И однажды, услыхав, что в какой-то веске Качай Болото живет-таки Василий, помчался туда, не испугавшись расстояния, а оно было в три поприща от Турова.

Приехав в веску, спросил какого-то деда:

— Где живет Василий?

— А вон в той истобке, шо под елью, — указал старик.

Ждан привязал коня за столбик, служивший некогда опорой воротцам, и направился через сугроб ко входу в избушку, сжимая в руке плеть, которой давно мечтал при встрече перекрестить по роже окаянного Василия.

Вошел в избушку, где было сумрачно, дневной свет едва пробивался через крохотное оконце, затянутое бычьим пузырем. Зато куть была освещена огнем, горевшим в глинобитной печи.

— Кто здесь Василий? — спросил недобро Ждан, толком еще не осмотревшись.

— Я, — показался из кути мальчик лет десяти. — А что?

Ждан на мгновение онемел, не зная, что сказать.

— А зачем тебе Василий? — спросил мужской голос, и Ждан рассмотрел в противоположном углу на лавке сидящего мужика, видимо хозяина.

— Я так просто, — замялся Ждан. — Больно прозвище редкое.

— Да, — с нескрываемым удовольствием подтвердил мужик. — Прозвище, брат, царское. Да ты садись, как тебя?

— Ждан.

— Раздевайся, Ждан, садись. Обогрейся. Вижу, вроде не наш. Откуда сам-то?

— Из Турова.

— Ого. Далече, однако, ехал. Это хорошо зима, а летом бы к нам не пролез. Болота.

Ждан скинул у порога шубу, сунул плеть в рукав, прошел, потирая руки, в передний угол, подсел к хозяину.

— А где ж ты такое прозвище сыну взял?….

— Красивое? Верно?

— Верно.

— Да в тот год, как родиться ему, у нас тут грек-гость свору скупал. Я знаешь как сына иметь хотел?

— Еще бы не знать, — вздохнул Ждан.

— Две девки уж родились. И вдруг сын. Хотел его Светозаром назвать, это значит, светом мне жизнь озарил. А тут этот грек: назови, молвит, счастливым именем Василий. А почему, спрашиваю, счастливое? А потому, отвечает, что царское имя. Вот и назвал. А ты-то где узнал, что Василий тут живет?

— Да в Турове.

— Сынок, — засмеялся хозяин. — Вася, про тебя уж в Турове знают. Не соврал, выходит, грек-то. Царское имя далеко-о слышится.

— А тебя-то самого как зовут? — спросил Ждан мужика.

— Меня-то Буслом маманя нарекла. Когда я родился, на крышу нашу бусел [88] Бусел — аист. прилетел и сел, вот с него я и получил свое прозвище. У нас тут полвески Буслов.

— А как же отличаетесь?

— Как? По приметам. Я Бусел Долгий, есть у нас Бусел Толстый, есть Красный, Малый.

— Тятя, — подал из кути голос мальчик, — а ты Грома забыл.

— Верно. Есть еще Бусел Гром.

— За что ж его Громом-то нарекли?

— За чих. Так чихает, что лучины в избе гаснут, бабы до смерти пугаются. Сказывают, в нем какой-то ведьмак сидит.

Вернулся из Качай Болота Ждан туча тучей, понял наконец, что дочка попросту выдумала этого Василия. Окрутилась с кем-то на Купалу, а имя не спросила. Вот и придумала ему царское — Василий. Но ругать ее не стал, девка тяжелая, еще испугается да и родит не ко времени.

Однако Лада собралась рожать в конце марта, как раз в канун комоедиц — языческой масленицы. Утром едва отец вышел во двор, шепнула матери:

— Кажись, началось, мам.

— Идем, Ладушка, в холодную.

Увела мать дочь в холодную клеть, настелила соломы, закрыла рядном. По суете, поднявшейся в избе, Ждан догадался, в чем дело. Спрашивать ни о чем не стал, выволок на двор телегу, давай колеса снимать, на оси деготь намазывать. Вроде только этим и занят, но сам уши навострил, слушает, что там творится в холодной клети. А там стонет его любимица. Сначала вроде не сильно, но потом все дюжей и дюжей. И уж кричать почала, на всю улицу слышно. И тут за плетнем сосед Лихой показался, спросил ехидно:

— Шо, Ждан, таперь еще с внучкой тебя?

«Дурак!» — хотел сказать Ждан, но стерпел, поманил Лихого пальцем: подойди, мол, поближе. Тот приближался настороженно — не на оплеуху ли зовет соседушка?

— Ну шо?

— Ты знаешь, я намедни в лесу на вепря наткнулся.

— Ну и шо?

— Он в твоих портках бежал.

— Дурак, — отпрянул Лихой от плетня и заспешил к своей избе. А Ждан крикнул ему вслед:

— Так он спрашивал, когда ты ему новые портки принесешь, те, грит, сносились.

Ждан был доволен, что подцепил-таки Лихого, не сказав ни одного срамного слова. Ишь, нашел, над чем насмешничать, борода с ворота, ума с прикалиток.

А Лада все кричала и вдруг как обрезала. Затихла. Ждан встревоженно поднялся с кукорок, уставился на клеть: что там случилось? А оттуда детский писк послышался. Слава Роду, родила, кажись.