Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона

Глядя на звёздное небо, человек невольно думает о вечном и бесконечном, потому что видит эту вечность своими глазами.

Внизу, под стеной, в сухих зарослях терновника и дрока, звенели сверчки. Их песня была беспрерывной и тонкой, как лунный свет, будто сами натянутые прозрачные нити его лучей издавали ровный и чистый звон. Созерцание вечного и бесконечного пробуждает в человеке жажду бессмертия, ибо нет ничего сладостнее желания навсегда остаться причастным божественному совершенству.

Тихая беседа Сократа и Платона прерывалась время от времени выкриками соседних часовых.

— Всё спокойно? — раздавалось справа или слева.

И тогда Сократ и Платон отзывались:

— У нас всё спокойно!

Потому они, по просьбе Федона, уступили ему эту обязанность, и теперь на окрики соседей отвечал он. По закону Федон не имел на это права. Он был пелопоннесцем, а афиняне оборонялись как раз от его соплеменников. Федон мог бы скрыть их появление под стенами Афин. Но Сократ и Платон об этом, кажется, не помнили, а скорее, доверяли ему, отчего сердце мальчика наполнялось ещё больше благодарностью и преданностью.

— Мы вспоминаем по сходству и по противоположности, — продолжил беседу Сократ после того, как Федон в очередной раз прокричал: «У нас всё спокойно!» — Увидев прекрасное лицо, мы можем вспомнить другое прекрасное или, напротив, безобразное лицо. Мы можем по части вспомнить целое, мы можем вообще вспомнить нечто, что лишь самым отдалённым образом связано с увиденным. Например, увидев перстень, вспомнить о своей любимой. Но не это удивляет и является важным, поскольку почти не нуждается в доказательстве. Поразительно другое: слово, обозначающее вещь, напоминает нам не только о самой вещи, но и о том, что эта вещь есть сама по себе в этом слове, мысли, какой она должна быть в своём высшем совершенстве. Мы вспоминаем суть вещей — то, чего мы никогда ранее не видели, не слышали, но что как бы записано в нашей душе. Вещи, которые нас окружают, коими мы их обозначаем, напоминают нам о сущностях этого мира, находящихся в мире ином — в мире сущностей или в мире идей. Не правда ли? Так нам открывается справедливое само по себе, прекрасное само по себе, великое само по себе. Единое, неизменное, вечное, невидимое, божественное.

— Некоторые говорят, — сказал Платон, — что наше знание совершенного складывается из длительного ряда сравнений менее совершенного с более совершенным. Так, сравнив тысячу цветков, мы выбираем самый лучший и по нему потом судим обо всех остальных. Словом, наше знание сущности вещи мы извлекаем не из души, а из сравнения самих вещей.

— Тем, кто так думает, я предложил бы провести такой опыт. Взять, например, младенца, который уже научился говорить, но ещё ничему не учился у софистов. — Сократ хохотнул при этих словах и добавил: — Ведь есть ещё такие, которым софисты не замусорили голову своими мудрствованиями? Как ты думаешь? — обратился он к Федону. — Я тебя, разумеется, к этим младенцам не отношу, потому что над тобой уже потрудились жрецы в Агрее. Так есть неиспорченные младенцы, Федон?

— Думаю, что есть.

— Очень хорошо. Теперь представь себе, Федон, что ты положишь перед младенцем два камня — один большой, другой маленький — и спросишь, какой из этих двух камней ему кажется большим. Как ты думаешь, он правильно ответит?

— Ведь это очевидно, Сократ.

— А теперь, если ты положишь перед ним два куска лепёшки — один маленький, другой большой — и попросишь его взять себе большой кусок, он правильно выберет?

— Конечно!

— А теперь спроси его, понравилось бы ему, если бы ты взял себе больший кусок, а ему дал меньший? Думаю, нет. И если бы он узнал, что некто даёт голодным маленькие куски хлеба, а себе берёт большие, разве он не назвал бы этого человека несправедливым?

— Назвал бы.

— А теперь представь, что этот же человек так же поступал бы с сыром, с деньгами, с оливками. Он ведь и в этом случае был несправедлив?

— Да.

— То есть если он несправедлив в одном, то несправедлив и во всём прочем, верно?

— Верно.

— И младенец легко пришёл бы к такому мнению?

— Да.

— Как если бы он заранее знал, что есть большее и что есть меньшее, что есть желательное и что нежелательное, что справедливое, а что нет? Так?

— Пожалуй, что так.

— Он всё это извлёк бы из своих суждений, из своей души, верно? Ведь он не знал такого человека, не наблюдал его поступков, не слушал рассуждений софистов, не беседовал с ними. И вот получается, что, увидев всего лишь два камня — большой и маленький, — этот младенец обнаружил в себе знания, о которых даже некоторые наши мудрецы не догадываются. Счастливый ребёнок! Счастливый оттого, что в нём живёт чистая душа!

— Всё спокойно? — крикнул часовой справа.

— Всё спокойно! — откликнулся Федон. Затем он присел рядом с Сократом на край стены, свесив ноги, и, осмелев оттого, что учитель обращался к нему и задавал ему вопросы, спросил: — Но откуда всё это, Сократ? — Он развёл руками, как бы призывая взглянуть на всё, что видит сам: на небо, звёзды, землю, море, белые отсветы далёкого города. — Откуда всё это? — повторил он свой вопрос.

— Вот и я постоянно думаю: откуда? — засмеялся Сократ. — И постоянно ищу человека, который смог бы ответить мне. Но не нашёл. А ты не скажешь мне, Федон?

— Нет, — смутился Федон и опустил голову.

— Правильно, — положил ему на плечо руку Сократ. — Такое знание даётся нелегко и, кажется, не открывается до конца. Разве что когда мы будем там, — он посмотрел вверх, на звёзды, — когда наша душа приобщится к своему вечному началу, мы сможем получить ответ на этот вопрос. Ведь начало души и начало мира — одно и то же начало, имя которого известно только ему самому, а мы называем его то Ум, то Сущность, то Бог, то Первопричина, то Число, то Огонь, то Атом — как кому понравится. Едва ли не каждый философ считает своим долгом написать книгу о природе и придумать название тому, что есть причина, основание и цель всего. Загляните в сочинения Пифагора, Эмпедокла, Анаксагора, Анаксимена, Демокрита, Гераклита и в этом убедитесь. А между тем только дети всерьёз думают, что у всего есть начало, даже у бессмертного, вечного и бесконечного. Но бессмертное потому и бессмертно, что у него нет ни начала, ни конца. И что есть всё-само-по-себе, то не имеет ни причины, ни начала, ни конца — никакого измерения, никакого исчисления. Всё-само-по-себе не может ни стать чем-то иным, ни терпеть рядом с собой присутствие чего-то иного, ни зависеть от чего бы то ни было, ибо оно — Всё и Само по Себе. А коли Всё, то и содержит в себе всё мыслимое и немыслимое, видимое и невидимое, бессмертное и смертное. Всякая вещь существует и разрушается благодаря причастности к Нему, а иного не было и нет. Это трудно понять, Федон? — спросил Сократ.