Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона

— Странно, — сказал Платон, выслушав Анникерида. — Несколько дней назад я видел Аристиппа. Он теперь при дворе сиракузского тирана играет роль шута. Он плевал мне вслед, говоря, что Дионисий делает подарки не тому, кто их заслуживает. Неизменны только перемены: меняются времена, меняется всё... Но потом опять повторяется.

Чтобы купить Платона, Анникерид продал своих коней и колесницу. Теперь ему незачем было ехать на состязание в память о великом царе Пелопоннеса Пелопсе, сыне Тантала.

История эта произошла давно. Колесница Пелопса, управляемая возничим Миртилом, обогнала колесницу царя Эномая, потому что подкупленный Пелопсом Миртил заменил деревянную чеку, удерживающую колесо на оси, восковой. Колесница Эномая сломалась на ходу и разбилась. Благородный царь погиб, а Пелопс женился на его дочери Гипподамии и стал властителем Пелопоннеса. Миртила он убил, сбросив в море, чтобы не отдавать обещанную за предательство награду. Но преступление Пелопса легло проклятием на его сыновей, Атрея и Фиеста...

— Я думаю, что и подлость Дионисия ляжет проклятием на его наследников, — сказал Анникерид, — потому что боги мстят за страдания и смерть философов. Я знаю это точно.

Анникерид вёл Платона на верёвке до корабля, на котором приплыл в Эгину. Таков был закон — купленного раба следовало вести на верёвке до дома и там держать на привязи, пока тот не смирится.

Когда поднялись на корабль, Анникерид сказал Платону:

— От Эгины до Пирея — один день плавания при попутном ветре. Жаркий ветер дует из Ливийской пустыни и гонит корабли на север. Завтра к вечеру мы будем в Пирее.

— Я вряд ли найду столько денег, чтобы сразу вернуть тебе долг. Тебе придётся долго ждать. Но я непременно верну тебе больше, чем ты заплатил за меня — твой благородный поступок дорогого стоит, Анникерид.

— Не думай об этом. — Киренец развязал Платону руки и снял верёвку с шеи. — Мне всегда хотелось послужить философии, и вот выдался такой случай. Если об этом вспомнят потомки, я буду счастлив на небе.

Платон с благодарностью обнял своего спасителя и подумал, что обязан своим нынешним освобождением не только ему, но и Сократу. Душа учителя опекает его и хранит. Ведь Анникерид узнал о нём, о Платоне, и запомнил его имя, поскольку оно было произнесено рядом с именем Сократа.

— Ты будешь гостить у меня столько, сколько захочешь, — сказал Платон Анникериду. — А когда я верну тебе деньги, ты купишь себе новую колесницу и новых лошадей. Я знаю мастера, который делает лучшие колесницы в Элладе, и владельца лучших лошадей.

Утром корабль покинул Эгину, а уже к вечеру они были у берегов Саламина. Оставшийся до Пирея путь освещала полная луна.

Перемены, происшедшие с племянником Спевсиппом, вновь оказались самым ярким свидетельством долгого отсутствия Платона. Нельзя было не заметить и не удивиться, как он подрос, вытянулся, словно стебелёк, дождавшийся света и тепла. Его голос начал ломаться, и сажать его на колени стало уже неудобно — он считал себя уже взрослым и его смущали нежности подобного рода. Теперь юноша не предавался бесконечным шалостям, не носился по дому с мячом, а всё больше прислушивался к тому, о чём говорят взрослые. Когда возвратившегося домой Платона навестил Исократ, друзья разговорились. Спевсипп так и прилип к ним, не отходил ни на шаг всё время их встречи. А когда Исократ ушёл, спросил Платона:

— Ты философ?

— Да, — ответил Платон.

— А как это — быть философом?

— Это значит. — Платон замолчал, подбирая понятные Спевсиппу слова, — быть истинным, настоящим, подлинным человеком, то есть таким, каким задумал и создал нас Бог.

— Я тоже хочу стать философом, — сказал мальчик, потупясь: должно быть, он подумал, что это слишком дерзкое желание.

— Ты будешь им, — потрепал его по волосам Платон. — Я научу тебя, как им стать. Правда, сделать философом сицилийского тирана Дионисия мне не удалось. — Эти слова Платона уже предназначались не столько племяннику, сколько подошедшему к ним Анникериду.

Необходимые деньги были собраны уже через месяц. Помогли Исократ, Критобул, Евримедонт, но большую часть прислали Архит и Дион, считавшие себя виновными в злоключениях Платона.

Платон вернул долг Анникериду, сказав:

— Благодарность же моя вечна.

Анникерид взвесил в руке сумку с деньгами, улыбнулся, вздохнул и ответил:

— Теперь в моей жизни наступает самый тяжёлый момент. Я должен отказаться от этих денег. Но я не хочу их выбросить или раздать нищим — это было бы просто. Я намерен отказаться от этих денег, оставив их тебе, Платон.

— Ну и в чём же здесь трудность? — спросил присутствовавший при этой сцене Исократ. — Отдай — и всё.

— Вопрос в том, примет ли деньги Платон, сможет ли взять их от меня, тот ли я человек, имею ли право делать подарок Платону, достоин ли я такой чести... такая честь...

— Разрази меня гром! — рассмеялся Исократ. — Этот человек недаром провёл месяц в Афинах, вращаясь среди софистов: он говорит так вычурно, что сможет, пожалуй, переплюнуть любого из них.

— Вопрос ещё и в другом, — продолжал Анникерид, которого слова Исократа, кажется, нисколько не смутили, — не станут ли претендовать на эти деньги люди, которые их внесли. Ты, например? — обратился Анникерид к Исократу.

— Я не стану, — ответил тот. — Отдавая деньги, я расстаюсь с ними навсегда. У меня такой обычай. А у тебя, Анникерид, обычай разглагольствовать целый час перед тем, как сделать подарок? Отдай же деньги Платону!

— А он их возьмёт?

— Ты возьмёшь? — спросил Платона Исократ.

Платон повернулся и молча пошёл прочь.

— Вот видишь, — до слёз огорчился Анникерид. — Когда сломавшаяся на ходу колесница покалечила моих лучших коней, я и тогда не плакал. А теперь плачу. Что делать?

— Отдай деньги мне, — сказал Исократ и взял из рук Анникерида сумку с серебром. — Поверь, что мы, друзья Платона, употребим их ему во благо. Веришь?

— Верю, — ответил Анникерид. — И всё же я страдаю. Он не принял деньги от меня!

— Но я-то принял. Или ты считаешь, что я менее достоин твоего подарка? — усмехнулся Исократ. — Разве я хуже Платона?

— А ну вас! — махнул рукой Анникерид. — Я всех вас люблю. И всех боюсь. Вы сродни богам, а мой отец торговал солёной рыбой и вытирал губы локтем.

Исократ обнял Анникерида и сказал:

— Ладно, не кручинься. Ты сделал доброе дело, а о нём будут помнить и через сто лет, и через тысячу. Философия не забудет тебя, сын торговца солёной рыбой, а философия, как известно, вечна.

Анникерид уехал в тот же день, не попрощавшись с Платоном. И не потому, что обиделся, а потому, что так посоветовал ему Исократ.

— Не заставляй Платона ещё и ещё раз благодарить тебя, — сказал Исократ Анникериду. — Гордые натуры не могут бесконечно благодарить даже богов.