Церенц - В муках рождения

— Как? — глаза князя просияли.

— Точно не знаю, но несколько пленных девочек говорили в окно с нашими воинами и просили освободить их.

Хосров пристально посмотрел на Гургена и заметил, что он как-то особенно радостен.

— Гурген! Ты освободил мою дочь! Да благословит тебя бог! — Он бросился на шею Гургену. — Говори же, где моя Арига?

— Не волнуйся, Хосров, мы освободили одну девочку, но Арига ли это, не можем знать.

— Пойдем, пойдем скорей, — сказал Хосров.

Когда они вошли в комнату, Арига сидела с погасшими глазами, худая, бледная, в разорванной одежду Она едва узнала отца. Хосров сразу бросился к ней. Они обнялись и долго рыдали в объятиях друг друга, пока Гурген не разнял их, боясь, что радость обратится в печаль.

Он объяснил Хосрову, что им надо еще многое узнать у Ариги, и стал ее расспрашивать о количестве вооруженных слуг в комнатах. Когда же дело дошло до госпожи, они услыхали многое об этой страшной женщине, которая была кошмаром для слуг, рабов, служанок и своего мужа. Они узнали, как она ревнует его, достаточно ему только ласково поговорить с кем-нибудь из служанок, как она бьет их, сажает в темницу, пытает и не останавливается даже перед ядом. В саду есть место, которое, пленники с ужасом называют «могилой служанок».

— Я здесь ничего не смогу есть, — сказал Гурген, — и никому не позволю положить в рот куска хлеба. Едем!

— Нельзя так спешить, — заметил Хосров. — Мы освободили мою дочь. Но здесь есть еще армянские девушки, которых нельзя оставлять в руках этой ужасной женщины. Освободим и их. Скажи, Арига, тут есть еще армянки?

— Четыре маленьких девочки, одна из них даже меньше меня.

— А среди взрослых нет армянок?

— Были две, но ханум так мучила их, что они в отчаянии отреклись от христианской веры.

— За что тебя заперли в эту комнату? — спросил Хосров.

— Я сама не знаю, Месяц тому назад ханум о чем-то поспорила с мужем, сильно избила меня при нем, и с тех пор меня заперли одну. Раны мои только что зажили.

— Вы, отец с дочкой, побудьте здесь, а я позабочусь об остальном, — сказал Гурген.

Он вышел из комнаты как раз тогда, когда двери гарема раскрылись и два черных раба вынесли стол, уставленный кушаньями. Два других несли мешки с ячменем для коней. Ячмень он велел взять, а стол отослал обратно и сказал, чтобы их господин скорей шел к нему поговорить о важном деле.

Когда Али вошел в комнату, Гурген отвел его в сторону и сказал:

— Здесь есть четыре маленькие армянки, а также две взрослые, отрекшиеся от своей веры. Эти шесть девушек должны быть переданы нам.

— Вы хотите невозможного. Как я могу сообщить госпоже ваше требование? Эти шесть девушек ее служанки, она обладает правом жизни и смерти над ними. Если я передам ей ваши слова, это будет иметь для них плохие последствия.

— То есть госпожа велит их скорее задушить, чем отдаст нам, так, что ли?

Али ничего не ответил на это и только опустил глаза.

— Может быть, и ты, представившийся нам как господин, являешься ее рабом?

— Да, — сказал, краснея, Али. — С самого детства она моя госпожа, моя мать, моя воспитательница и все на свете. Я не могу быть неблагодарным.

— Понимаю, это верность собаки, — сказал Гурген. — Тогда я сам с ней поговорю.

— Это невозможно! Она мужчинам не показывается. Она очень религиозна и происходит из рода Магомета.

— Я не возражаю против ее религии, но когда она мучает детей моего народа и заставляет их отрекаться от своей веры, то мне безразлично, из какого она рода. Я разорю эту крепость, разрушу до основания и предам всех мечу. Если сильному прощается любое беззаконие, то в эту минуту я сильнее вас. Сообщи ей, что я все равно сейчас войду к ней и буду с ней говорить.

— Прошу тебя, князь, говори не ты, а пусть говорит тот другой, старик.

— Хорошо, понимаю тебя, пусть будет по-твоему, но если с ним что-нибудь случится, ты знаешь, что я сделаю тогда?

— Представляю. Я сейчас пойду к госпоже, подо ждите меня.

Бедный Али вошел в гарем и нашел свою госпожу на том же диване и такой же раздраженной. Часть служанок продолжала стоять перед ней, сложа руки, остальные ушли по поручениям. Увидев мужа, госпожа спросила:

— Почему эти разбойники вернули посланный мною ужин?

— Причина мне неизвестна, госпожа, я знаю только одно, что мы в руках у этих разбойников, а от них можно ждать любого зла.

— Что удивительного, если у нас семь вооруженных стражей, не стоящих даже этих негодных служанок. Не сумели защитить крепость, испугались, как собаки. Я виню себя за то, что кормлю таких жалких людишек.

— Госпожа, сейчас не время укорять, ибо эти люди могут ворваться сюда и нарушить твой покой. Они хотят прислать одного из своих, чтобы переговорить с госпожой.

— Как? Эти неверные хотят прислать ко мне человека? Не дай господи, чтобы я согласилась! Да я лучше умру на этом диване, чем захочу видеть этих собак!

— Какая польза от этой суровости? Мы, возможно, не сумели защитить крепость, но если бы госпожа видела великана-князя, который стоит сорока наших людей…

— Довольно! Пойди узнай, чего они хотят.

— Пойду… но…

— Значит, тебе известно, но ты не смеешь сказать, сын неверного! — Она схватила Али за руку. — Сейчас же говори!

— Они хотят получить четырех маленьких армянок и тех двух, которых ты недавно обратила в мусульманок.

— Что? Чтобы я им отдала девочек? Я всем им перережу горло собственной рукой, пусть возьмут их головы и убираются, — сказала в ярости женщина и вскочила с места.

— Но ты знаешь, госпожа, чем это может кончиться!

— Пусть кончится чем угодно! А ты, предатель! Это ты им сказал о служанках! — она в бешенстве набросилась на него, а он почтительно попятился назад.

— Ей богу, я и сам не знаю, откуда они это узнали.

В это время на пороге показалась старая служанка.

— Господь да хранит тебя, госпожа, маленькая армянка, которая находилась взаперти вот уже месяц, сломала решетку и убежала через окно.

— Что ты говоришь? Хилая, жалкая девчонка не могла сломать решетку. Это невозможно! Али, ответь сейчас же, кто похитил ее, не то я…

И, обнажив кинжал, она бросилась на молодого человека, который спокойно сжал ее руку.

— Госпожа, тебя ослепляет ревность, — сказал он. — Ты знаешь, что без твоего разрешения я не выхожу из комнаты. Как мог я похитить эту девочку?

— Пусти мою руку! — продолжала в ярости кричать арабка, изо всех сил пытаясь вырвать руку.

В это время дверь с шумом распахнулась, и раздался громовой голос Гургена: «Смерть противникам!» Вооруженные стражи в страхе разбежались, и он вошел в комнату, где с это время разъяренная арабка металась по комнате, не видя и не слыша ничего.

Служанки при виде великана с обнаженным мечом со страшными криками попрятались по углам, а Гурген, увидев разгневанную фурию, которая продолжала размахивать кинжалом, крича: «Пусти мою руку!» — громко расхохотался.